Читать книгу "Список Шиндлера - Томас Кенилли"

Наконец жертв погнали по обнесенному колючей проволокой проходу к сооружениям, на крышах которых красовалась вырезанная из медного листа звезда Давида и надпись «Душевая и дезинфекционная». Всю дорогу эсэсовцы объясняли им, что, оказавшись внутри, надо дышать глубоко и полной грудью, чего требуют правила дезинфекции. Бахнер увидел, как девочка уронила на землю браслет, который поднял трехлетний мальчик и, играя с ним, вошел в бункер.

Внутри же, рассказывал Бахнер, всех отравили газом. Затем туда вошла группа могильщиков, чтобы растащить пирамиды скрюченных трупов и выволочь их наружу для захоронения. Потребовалось два дня, чтобы уничтожить всех, кроме него. Дожидаясь взаперти своей очереди, он как-то проскользнул в уборную и, оставшись один, спрыгнул в выгребную яму. Он оставался в ней три дня, по шею в экскрементах. Лицо его было сплошь облеплено мухами, рассказывал он. Он и спал стоя, каждую секунду опасаясь упасть и утонуть. Наконец, ночью ему удалось выползти.

Как-то он добрался до Бельзеца, ориентируясь по железнодорожному пути. Всем было понятно, что спасся он лишь потому, что действовал вне пределов здравого смысла. Только поэтому ему удалось получить помощь, которую оказала какая-то женщина в неизвестном селе: он смог помыться и переодеться в чистое, а затем пуститься в обратное путешествие к исходному пункту.

Но даже теперь в Кракове находились евреи, которые сочли историю Бахнера опасными слухами. От заключенных в Аушвице родственникам приходили открытки. Так что если даже о Бельзеце – все правда, она не имеет отношения к Аушвицу! Да и вообще, можно ли в такое поверить?!

При скудном эмоциональном пайке гетто в голову может прийти все, что угодно…

Газовые камеры Бельзеца, как Шиндлер выяснил через свои источники, были возведены в марте этого года под наблюдением строительной фирмы из Гамбурга и эсэсовских инженеров из Ораниенбурга. По свидетельству Бахнера, три тысячи трупов в день далеко не исчерпывали их возможностей. Поскольку крематорий только еще строился, старая методика избавления от трупов тормозила внедрение новых методов убийств. Та же компания, что обустраивала Бельзец, возводила точно такие же сооружения в Собиборе, а также в районе Люблина. Заявки на строительство были восприняты со всей серьезностью и тщательно продуманы, такие же конструкции появились в Треблинке, недалеко от Варшавы. Газовые камеры и печи действовали и в основном лагере Аушвиц (Освенцим), и в отдаленном его филиале Аушвиц-2, в нескольких километрах от Биркенау. Сопротивление докладывало, что Аушвиц-2 в состоянии уничтожить в день до десяти тысяч человек. Также существовал аналогичный лагерь под Хелмно, в районе Лодзи, оборудованный в соответствии с новой технологией.

Сегодня рассказывать об этих фактах – значит повторять общие места, знакомые нам из истории. Но когда они стали известны в 1942 году – как гром грянул с ясного июньского неба. Это было сотрясение всех основ бытия, полное разрушение тех участков мозга, где хранились незыблемые идеи гуманности и ее принципов. По всей Европе этим летом миллионы людей, среди которых был и Оскар, мучительно осознавали, что души человеческие уходят дымом из труб крематория Бельзеца и подобных ему, затерянных в польских лесах…

Этим же летом Оскар наконец стал владельцем полностью обанкротившегося «Рекорда» и, обеспечив себе поддержку коммерческого суда, проформы ради принял участие в аукционе, который должен был определить нового хозяина предприятия. Хотя немецкие армии были уже на Дону и пробивались к нефтяным полям Кавказа, Оскар, исходя из того, что предстало его глазам на Кракузе, считал, что в конечном итоге успеха они не добьются. Тем не менее время как нельзя лучше способствовало тому, чтобы узаконить владение фабрикой на Липовой. С детской наивностью, за которую история не раз заставляла расплачиваться людей и поумнее его, Шиндлер надеялся, что крах империи зла не повлечет за собой крушения всех ее основ – и в новую эру он войдет все тем же удачливым потомком Ганса Шиндлера из Цвиттау.

Иеретц с упаковочной фабрики настойчиво уговаривал Оскара построить на принадлежащем ему куске пустыря барак, который должен был послужить убежищем. Шиндлер получил у чиновников все необходимые разрешения. В его обязанности входит обеспечить ночной смене место для отдыха, объяснял он. А стройматериалы ему пожертвовавал сам Иеретц.

В последние дни осени на пустыре выросло шаткое сооружение без особых удобств. Выкрашенные зеленым доски с течением времени темнели и усыхали, сквозь щели внутрь забивался снег. Но во время октябрьской акции убежище дало укрытие мистеру и миссис Иеретц, рабочим с фабрики упаковочных материалов и с завода радиаторов, не говоря уже о ночной смене Оскара.

Оскар Шиндлер, который морозным утром в день акции вышел из своего кабинета поговорить с эсэсовцами, со вспомогательными силами из украинских частей, с синемундирниками польской полиции, с еврейской службой порядка, сопровождавшей до дома его ночную смену; Оскар Шиндлер, который, попивая кофе, звонил вахтмейстеру Боско в его сторожку у ворот гетто и врал, что его ночная смена должна утром остаться на Липовой, – этот Оскар Шиндлер подвергал себя куда большей опасности, чем требовали его деловые интересы. Влиятельные люди, которые дважды вытащили его из тюрьмы, не смогут приходить ему на помощь бесконечно, пусть даже он и будет щедро одаривать их по дням рождения. В этом году немало столь же влиятельных людей, как и Шиндлер, оказались в Аушвице. И если им там приходил конец, их вдовы получали краткие сухие телеграммы от коменданта: «Ваш муж скончался в концентрационном лагере Аушвиц».

Хриплоголосый Боско был тощим, куда более худым, чем Оскар. Как и Шиндлер, он происходил из чешских немцев. Его семья, как и родные Шиндлера, придерживалась консервативных взглядов и старых добрых немецких ценностей. На короткое время он, полный пангерманских настроений, приветствовал возвышение Гитлера, подобно тому, как в свое время Бетховен, вместе со всей Европой, был охвачен лихорадкой обожания Наполеона. В Вене, где Боско изучал теологию, он вступил в СС: частично – чтобы избежать призыва в вермахт, а частью – повинуясь порыву мимолетного рвения. Сейчас он сожалел о своем решении и старательно искупал его, о чем Оскар не подозревал. В то время Оскар знал лишь то, что Боско всегда с удовольствием подкладывал какую-нибудь свинью в ход проведения акции. Боско отвечал за внешний периметр гетто – и из своего кабинета, примыкавшего к стене гетто, он с неподдельным ужасом наблюдал за акцией. Наблюдал только потому, что, как и Оскар, считал: в будущем ему придется стать свидетелем.

Оскар не знал, что во время октябрьской акции Боско тайком вывез из гетто несколько дюжин ребятишек в картонных упаковочных ящиках. Не знал Оскар также и того, что вахтмейстер раз десять, не меньше, раздобывал пропуска для подпольщиков.

Еврейская боевая организация имела сильные позиции в Кракове. Организацию составляли главным образом участники молодежных клубов, особенно члены «Акивы» – клуба, названного в честь легендарного рабби Акивы бен Иосифа, исследователя Мишны. Боевой организацией руководила супружеская пара Шимон и Густа Дрангеры – ее дневник стал классическим документом Сопротивления – и Долек Либескинд. Члены организации нуждались в праве свободного входа в гетто и выхода из него, чтобы доставлять и выносить валюту, поддельные документы и подпольную прессу. Они поддерживали контакты с левой Польской Армией Людовой, базировавшейся в лесах вокруг Кракова, которой так же были нужны документы, – и их обеспечивал Боско. Связей Боско с Еврейской боевой организацией и Армией Людовой было более чем достаточно, чтобы повесить его; но в глубине души он презирал себя и терзался из-за того, что его возможности спасать людей столь ограниченны. Ибо Боско хотел спасти всех до одного, что вскоре он и попытался сделать – и погиб. Данке Дрезнер – кузине Гени, девочки в красном, – минуло четырнадцать лет, но, хотя она выглядела старше своих лет, у нее сохранились детские инстинкты, которые смогли ее уберечь от кордонов на площади. Да, она работала в прачечной на базе Люфтваффе, но дело было в том, что этой осенью все лица женского пола, которым было меньше пятнадцати или больше сорока, в любом случае подлежали отправке в лагерь.