Читать книгу "Путешествие Руфи. Предыстория "Унесенных ветром" Маргарет Митчелл - Дональд Маккейг"

Перл, Долли и миссис Раванель стояли и глупо улыбались. Руфь тоже устало, умиротворённо улыбнулась.

– Имя пришло ко мне, – произнесла Руфь. – Она будет Мартиной. Малышка Мартина.

Солнце было уже высоко, когда Перл с миссис Раванель вышли во двор, где прачка ворочала бельё в дымящемся котле, а конюх кормил лошадь, приговаривая ей что-то успокаивающее. Перл подняла над головой тонкие руки и потянулась.

– Полковник должен вернуться домой завтра. Возможно, с одной-двумя новыми лошадьми, – сообщила миссис Раванель. Она покрутила головой, с хрустом разминая шею, и пошевелила занемевшими пальцами. – Пенни, наверное, так и не поняла, куда я подевалась. Перл, разыщи, пожалуйста, мужа Руфи. Когда Долли уедет домой, вы с ним должны позаботиться о Руфи. И когда появится свободная минутка, смени мне постельное бельё.

– Да, миссас.

Фрэнсис Раванель обхватила себя руками:

– Милость Божья.

– Да, миссас.

После её ухода Перл прислушалась, не кричит ли Мартина, но наверху всё было тихо. Волнение, несмотря на усталость, ещё не улеглось. Ей не терпелось сообщить новость Джеху. В это мягкое, тихое воскресное утро на улицах было очень мало цветных, и они старались вести себя осторожно. Перл тоже насторожилась. По дороге она остановила знакомую женщину:

– Я всю ночь провела с роженицей и ничего не знаю. Что случилось?

Та тихо и быстро рассказала о том, что минувшей ночью около девяти часов, когда только началась служба, в церковь на Кау-элли ворвались стражи порядка, взломав вишнёвую дверь, сделанную Джеху, и всех арестовали.

В городе существовал закон, запрещающий цветным собираться после заката и до восхода солнца, но за его соблюдением обычно не особенно следили. Приехавших из Филадельфии священников, отца Брауна, Денмарка Веси, Джеху Глена и ещё сто сорок человек заперли в работном доме.

– О, боже, – выдохнула Перл и поспешила назад к Раванелям.

Она с трудом решилась сообщить Руфи, что её муж арестован.

Городской совет Чарлстона приговорил отца Брауна и четырёх свободных чернокожих стариков «к одному месяцу исправительных работ или выезду из штата». Браун и Веси выбрали тюрьму. Приезжих священников выслали обратно в Филадельфию.

Десять прихожан, в том числе и Джеху Глена, приговорили уплатить штраф пять долларов или получить десять ударов плетьми.

– У меня только что родилась дочь, – сказал Джеху экзекутору, – поэтому я не могу тратить деньги на штраф.

– Угу, – ответил тот, разматывая плеть.

Пока преподобного Брауна не освободили, воскресную утреннюю службу проводили дьяконы, а когда он снова приступил к своим обязанностям, Джеху починил дверь в храме.

Всё встало на свои места, и Чарлстон наслаждался спокойным летом. В воскресенье после обеда, когда погода была хорошей, Глены спасались от городского зноя, катаясь на лодке Томаса Бонно. Несмотря на то что судёнышко крепко пропахло рыбой, Руфь с Мартиной на руках чувствовала себя благородной дамой, когда лодчонка скользила меж баркентин, кечей, шхун и ботов всех мастей, которые даже ходили по океану. Течение несло их к поместью, которое белый отец Томаса отписал ему. Бонно так гордился своим каменистым участком в пол-акра, словно это были владения господина. Причалив к берегу, Томас привязывал лодку и помогал Джеху, Руфи и Перл сойти на пирс.

– Добро пожаловать в мой дом, – говорил он каждый раз.

Томас жил в рыбацкой лачуге, но строил более солидное жилище. Четверо друзей обжигали раковины устриц, а затем, раскрошив их, смешивали с песком и водой и возводили из них стены маленького квадратного домика.

– Этот дом простоит сто лет, – хвастался Томас. – Ни ветра, ни приливы, ни ураганы не опрокинут дом Бонно.

– Сто лет, – повторила Руфь. – Даже трудно представить, как долго.

– А мои лестницы… – подхватил Джеху, но вспыхнувшая на лице Руфи улыбка заставила его умолкнуть.

Пока родители весело трудились, Мартина лежала под карликовой пальмой в чудесной колыбельке, которую сделал Джеху. Мартина лежала там и весело гулила.

Белые шрамы от побоев пересекали мускулистую спину Джеху.

– Единственная белая часть Джеху Глена, – шутил он.

В обед Руфь доставала зелень, а Перл – батон хлеба к улову Томаса. После еды они разделялись на пары и отдыхали. Томас с Перл удалялись в лесок позади нового дома, а Руфь с Джеху усаживались на причале Томаса, свесив ноги в прохладную воду, наблюдая, как вдали парусные суда входят в Чарлстонскую бухту и выходят из неё.

– Ты когда-нибудь хотел побывать где-то ещё? – спросила Руфь.

– Меня больше нигде не знают. О Джеху Глене наслышаны только в Низинах.

– Не понимаю, как белые женщины могут отдавать своих детей на воспитание няни. Нет создания прекраснее, чем ребёнок.

– Оттого, что дети – ещё не господа. Они ещё не в силах хлестнуть никого кнутом.

При этих словах Джеху солнце, ярко светившее с неба, спряталось за тучу.

В будние дни Руфь приносила корзинку с обедом в дом Батлеров и приводила Мартину, чтобы порадовать папашу.

Племянник старика, Лэнгстон Батлер, должен был стать хозяином после смерти Миддлтона, взяв на себя управление плантацией и городским домом. Он полагал, что, как только это случится, он перестанет пользоваться услугами «чересчур дорогого плотника, чтобы сдирать «вполне годные» сосновые панели и заменять их «очень ценными» вишнёвыми с рейками для стульев из гондурасского красного дерева. У дяди Миддлтона полно «причуд».

Джеху и Руфь с Мартиной часто обедали с Геркулесом, усевшись на перевёрнутые корзины во дворе. Геркулес был сыном Миддлтона, но никто не знал подробностей этой истории. Его мать продали в рабство после отлучения мальчика от груди – то ли в Джорджию, то ли в Алабаму.

– Господин Лэнгстон только и ждёт, когда же умрёт старик. Каждый день, пока его дядя ещё дышит, он считает прожитым впустую. Вот так. Будь я на месте массы Миддлтона, – Геркулес понизил голос, – то опасался бы глотать кусок, который давал бы мне Лэнгстон. – Он подмигнул своим слушателям с самым невинным видом. – Если вы понимаете, что я имею в виду.

Слуги замечают всё, что от них не прячут, ведь утаивание будет означать признание слуг равными себе и не заслуживающими своего положения. Геркулес открыто описывал намерения Батлера в таких выражениях, что, будь он ровней и белым, знание таких подробностей могло бы встревожить молодого хозяина.

– Мастер Лэнгстон перевернёт весь дом вверх дном. Мастер Миддлтон любит тратить деньги. А мастер Лэнгстон готов тратить деньги только на лошадей, но он совсем не похож на полковника Джека. Полковник Джек любит лошадей. А мастер Лэнгстон покупает лошадей потому, что так делают все джентльмены в Низинах.

Лэнгстону Батлеру была ненавистна дядина расточительность и небрежное отношение к Броутону, их плантации на реке Эшли. Лэнгстон пытался расширить производство риса, но, когда предложил своим соседям, Раванелям, продать их участок, полковник Джек спросил: