Читать книгу "Дело о Золотом сердце - Георгий Персиков"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ваша любовь стоит не больше болотной тины. Вы просто пытаетесь покрасоваться перед своим слабым Богом, даже на пороге смерти вы не способны смирить свою гордость.
Старая колдунья осеклась. Всеволод, до этого пребывавший в глубоких раздумьях, неожиданно очнулся и, резко встряхнув косматой головой, в три быстрых широких шага подошел к пораженной колдунье. Воины-кайманы в растерянности вскинули духовые трубки, но стрелять не решились.
Всеволод несколько мгновений пронзительно смотрел Кай-Маа прямо в глаза, после чего, шокировав и индейцев, и своих спутников, приник к ее сухим старым губам в поцелуе, исполненном любви и страсти. Старая ведьма сперва задергалась, стараясь освободиться из его могучих объятий, но после внезапно обмякла и ответила на поцелуй. Острый зловещий серп выпал из ее руки.
Нахмуренный Всеволод, деловито орудуя навахой и брезгливо сплевывая, расчищал путешественникам путь сквозь влажную шевелюру джунглей. Он был мрачен и молчалив – никак не мог отделаться от мерзкого послевкусия поцелуя старой ведьмы. Порыв его был, разумеется, искренним, но он не превратил гниющий рот полуразложившейся старухи в сочные губы юной девушки, а дыхание приближающейся смерти – в аромат невинности. Впрочем, все участники экспедиции проявляли понимание и ни словом, ни взглядом не напоминали смущенному бородачу о произошедшем. Да и не до того им было.
Всеволод вел их вперед по карте, которую старуха нацарапала у него на предплечье своим острым каменным серпом.
Несчастная Анюта тяготилась своим признанием и старалась держаться от Георгия подальше. Она шла, опустив голову и закрыв раскрасневшееся от стыда личико облаком волос, а про себя, как мантру, повторяла: «Дура! Ну и дура же! Куда полезла? Срам-то какой… Как же теперь в глаза-то смотреть Георгию? Охо-хо…»
Большакова энергично шагала поодаль, едва скрывая улыбку. Ее странным образом развеселил инцидент в племени кайманов, несмотря на то, что она, как и все, была в тот момент на волосок от смерти, а возвращенный блокнот, по которому плясал ее карандаш, вернул спокойствие и душевную благость.
Пабло и Серхио держались вместе. Перед тем как покинуть негостеприимное племя, индеец раздобыл у аборигенов вязкого густого снадобья, щедрым шматом прилепил его на пораненное бедро Карабаньи и замотал тряпьем. Матрос сначала морщился от боли, а потом с удивлением признался, что нога его будто онемела и совсем перестала болеть и что он готов идти со своими новыми друзьями хоть на край света, лишь бы заново вдохнуть жизнь в прекрасную сеньориту Ирину. А еще Родин заметил, что Карабанья стал совсем по-другому смотреть на Анюту. Появилась в его взгляде какая-то нежность, граничащая с жалостью, так смотрит человек на маленькую птичку с переломанным крылышком. «А что, – задумался Родин, – сестра милосердия из провинциальной больницы и испанский матрос-храбрец – чем не пара?»
Хотя гораздо больше его занимала мысль о том, кто же стал черным сердцем их группы, кто чинит препятствия их экспедиции, на каждом шагу мешая выполнению миссии и подвергая всех смертельной опасности? У этого предателя (или предательницы?) хватило наглости убить ни в чем не повинного жабьего колдуна, а когда он понял, что никого это не остановит, утопить пирогу. Кто-то бросил в костер, возле которого они улеглись на привал, траву, и столбы дыма привлекли внимание воинов племени кайманов и усыпили самих путешественников. И если бы не странный, непостижимый порыв Всеволода, гнить бы им всем на дне подземного храма, в мутной жиже под лапами доисторического чудища.
«Так… – Родин попытался собраться с мыслями и подключить логику. – Но если иудушка среди нас, то он не мог не понимать, что его тоже скормят высшему крокодилу, или же он находился в сговоре с этим племенем. Неужели это отец Лоренцо? Ведь он единственный понимал речь кайманов, переводил нам их бредни… Хотя, может статься, падре – единственный из нас, кто признался в том, что знает язык племени. Той же Большаковой или Всеволоду это наречие также могло быть знакомо, но если допустить, что они решили умолчать об этом…»
О том, что предателем мог оказаться Всеволод, Георгию думать не хотелось, но исключать такую вероятность было нельзя. Брат силен, по-своему умен, без сомнения, вынослив, наверняка не раз убивал и к тому же привык всю жизнь думать только о себе, так что теоретически ему ничего не стоило организовать провал экспедиции. Но какие у него могут быть мотивы, совершенно непонятно.
Большакова тоже тот еще фрукт. Производит впечатление законченного книжного червя, этакой кабинетной королевны, которая только и умеет, что кичку на макушке закручивать и карандаши грызть. Однако же на деле выяснилось, что она боец почище многих мужчин. Вон как ловко вице-президент Российского географического общества управляется с гирькой, да и перед кайманами не заробела, а сейчас мало того что не подает никаких признаков усталости, так еще и листья какие-то жует с абсолютно безмятежным выражением лица… Да, что-то с этой дамой явно нечисто. Может, она и не черное сердце, но то, что человек с двойным дном, Родин уже не сомневался.
Нельзя упускать из виду и тот факт, что предатель мог действовать не один, а в сговоре с другим предателем. «Вот, например, Пабло и Серхио – чем не пара заговорщиков? Даром что один немой, а другой испанец, зато Пабло наверняка знает джунгли вдоль и поперек и вполне способен пустить их по ложному следу или заманить в какое-нибудь другое, еще более кровожадное племя, а поскольку наши силы уже на исходе, такой поворот событий может оказаться для нас фатальным… Серхио, в свою очередь, тоже какой-то подозрительный: то воюет с нами, то вдруг геройствовать начинает».
Единственная, на кого Родин был готов подумать в последнюю очередь, – это Анюта. Ему казалось, что она слишком невинна и, чего уж греха таить, недостаточно умна для того, чтобы провернуть такую хитрую комбинацию в чужой местности и при участии целой толпы малознакомых и образованных людей. Сестра милосердия из уездной больницы и хладнокровное убийство? Эти распахнутые чистые глазки и потопленная пирога? Неожиданное признание в любви, тяга к самопожертвованию и хитрый заговор? Сомнительно… Да и по отношению к Ирине Анюта не проявляла никакой враждебности или даже банальной женской ревности. То ли не особо верит в ее исцеление, то ли не сильно рассчитывает на ответное внимание со стороны Георгия.
Тем временем участники экспедиции по колено утопали в амазонских болотах, но бросить все сейчас, когда цель так близка, было немыслимо. Племя карихона с их нетипичным в этих краях отношением к жизни и любви даже не догадывалось, какие гости и с какими вопросами его навестят в самое ближайшее время…
* * *
– Ничего, до свадьбы заживет, – пробурчал Всеволод, смазывая рану на предплечье пережеванной травой, которую ему дал Пабло. – Кай-Маа шепнула мне, когда мы уже лежали на полу ее проклятой хижины, что карту я потеряю, шнурки могут украсть. А пока среди нас крыса ползает, так и правда понадежней будет.
– Эту карту тоже можно потерять, – подмигнул Георгий. – Вместе с рукой.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Дело о Золотом сердце - Георгий Персиков», после закрытия браузера.