Читать книгу "Ричард Длинные Руки - рауграф - Гай Юлий Орловский"

– Будет сделано, – произнес он озадаченно. – Вам, наверное, как-то виднее… в чем-то… сбоку… и с высоты вашей…

Его помощники держатся за его спиной и стараются не попадаться на глаза, будто карманы набиты краденым золотом.

Из конюшни вышел сэр Клавдий, отряхнул руки и одежду от сена и конской пены, завидел сюзерена, что даже на отдыхе трудится, довольно улыбнулся и быстрым шагом пошел к нам.

– Конечно, виднее, – подтвердил я. – Майордом я или хто? Нам позарез нужны дороги, не все же на метлах умеют…

Из гостевого домика вышли кардинал и поддерживающий его под руку отец Габриэль Хорст, я сделал вид, что не вижу, но голос сделал громче:

– …ибо хорошие дороги соединяют мир воедино, и заповеди Христа смогут найти путь в любой дом и любой сарай! А они нам нужны такие, чтобы даже черные кошки уступали дорогу!.. Церкви нужны дороги, по которым можно с наибольшей скоростью попадать из города в город, из королевства в королевство, ибо объединение стран и человеков ведет к Царству Небесному…

Кардинал приблизился, явно прислушиваясь, лицо такое, словно старается подловить меня на неосторожном слове и пришить крамолу, отец Габриэль смотрит исподлобья, морщится, такое лицо бывает у человека, если только что говорил о тебе гадости и не уверен, что его не услышал тот, о ком была речь.

Куно торопливо поклонился, даже не решаясь попросить благословения или поцеловать руку столь высокому церковному чину. Кардинал издали окинул его придирчивым взглядом, мне показалось, на лице на короткий миг проступило недовольное выражение, хотя, на мой взгляд, Куно выглядит достаточно прилично, если сравнивать с остальными придворными.

Он в жиппоне с пышными рукавами, но у других еще пышнее, а бедный Куно вынужден и в одежде выбирать середину между строгой одеждой завоевателей и пышностью своего распущенного и утонченного мира. Хотя прошло совсем немного времени, но уже появились первые модники, что позаимствовали какие-то детали из костюмов рыцарей Севера. Чуть позже, как я понимаю, начнется более глубокая конвергенция.

Сэр Клавдий поспешил к кардиналу, уже забыв про сюзерена, никуда не денется, много их тут, майордомов, крайне почтительно преклонил колено перед его высокопреосвященством, как же, цаца.

На взгляд кардинала, думаю, он хорош: в старомодном дублете из такой толстой кожи с многочисленными вставками из добротной стали, что стоячий воротник эпохи Древних Королевств, подпиравший уши и подбородок, не кажется неуместным, хотя выполнен из великолепной стали синеватого оттенка.

– Ваше высокопреосвященство!

Кардинал величественно протянул ему руку. Сэр Клавдий подобострастно ухватил ее и припал губами к сухим и дряблым, похожим на куриную лапу, пальцам.

– Благослови тебя Господь, сын мой, – произнес кардинал. – Доволен ли ты своей жизнью?

– Как можно? – воскликнул сэр Клавдий. – Еще столько не сделано во славу Господа! А еще больше предстоит сделать! Мы только начали… А с вашей помощью так вообще…

Кардинал молвил снисходительно:

– Мы не надолго. Все придется самим.

Сэр Клавдий еще раз низко поклонился, ухитрившись снизу бросить на меня хитрый взгляд, дескать, они не надолго, так что тревожиться нечего, сэр Ричард, скоро уберутся…

Кардинал проводил его довольным взглядом, когда сэр Клавдий с таким почтением пятился до самой зеленой изгороди из декоративных кустов, что уткнулся задом и некоторое время елозил ягодицами, видимо пытаясь нащупать и взять ими ручку двери.

Кардинал наконец обратил на меня отечески благосклонный, как он, видимо, полагал, и вместе с тем пронизывающий, как февральский ветер, взгляд.

– Сэр Ричард, – произнес он очень значительно, – в нашем столь важном деле, заставившем нас прибыть из Ватикана, вы должны помогать со всем рвением христианского духа.

Я торопливо кивнул:

– Да-да, конечно. В самом широком спектре. Хотя я все равно в недоумении, ваше высокопреосвященство.

– Пока ничего сказать не могу, – произнес он с ледяной любезностью, что сразу возвела между нами барьер размером с Большой Ледник Антарктиды. – В свое время все узнаете.

Отец Габриэль добавил с тайным злорадством:

– Может быть.

А кардинал проговорил значительно:

– И еще… ваши люди очень неохотно идут на сотрудничество. Прикажите им быть более разговорчивыми и откровенными. Помните, от церкви ничего не должно быть сокрыто.

Я подумал, что это от Бога ничего не должно быть скрыто, но кивнул и сказал послушно:

– Да-да, святой отец. Конечно же, скажу.

– Со всем рвением скажите, – подчеркнул он. – Нам должны отвечать как на духу все, невзирая на знатность и положение.

Отец Габриэль смотрел с откровенной неприязнью. Судя по его виду, он невзлюбил меня с первого взгляда. Сам он очень высок, но я выше, этого уже достаточно для неприязни, в молодости был явно красив, и сейчас лицо величественно и больше подходит для воинствующего герцога на покое, чем для смиренного монаха, пусть даже высокого ранга. Возможно, мечтал о победах и завоеваниях, но где-то обломали, и вот теперь инстинктивно не любит тех, кому повезло, как он считает.

Кардинал прошествовал было дальше, отец Габриэль поддерживает под руку со всей почтительностью, на лице восторг, он близок к его высокопреосвященству, близок, смотрите все и завидуйте, мы – настоящая власть, хоть и не задираем носы, но кардинал повернул ко мне голову и сказал внятно:

– И побольше смирения, сэр Ричард! Я смотрю, вас гордыня обуяла.

– Меня? – удивился я. – Да я все время с народом!

– А зачем? – спросил он. – Не для того ли, чтобы подчеркнуть свою власть? Не для того ли, чтобы еще больше возвыситься над малыми и сирыми? В Евангелии, учении Христа, сказано: будьте кротки, как голуби…

Я ответил смиренно:

– Евангелие вообще-то не учение Христа, а учение о Христе.

Он спросил грозно:

– Что-о?

Я ощутил, что зря ляпнул, надо было молчать в тряпочку, Церковь умных не любит, кардинал вообще меня со свету сживет, промямлил торопливо:

– Говорю, что учения Христа, как ни странно, вообще-то и нет! Если не считать «…если тебя ударят по правой, подставь левую», все остальное либо было до него, либо придумано его учениками уже после его смерти. Единственная заповедь, данная Христом, настолько прекрасна и одухотворенна, что абсолютно не годится для реальной жизни.

Кардинал вперил в меня нещадный взор:

– Что-о? Заповедь Христа непригодна?

– В ее чистом виде, – пояснил я торопливо. – Для того и существует церковь, чтобы растолковать, как ее применять в нашей непростой жизни!

Он молча сверлил меня злым взглядом, еще не решив с ходу, как реагировать, потому что кощунство кощунством, но если предполагает большую власть Церкви, а в этом случае как бы уже и не кощунство, а расширенное толкование великих слов.