Читать книгу "Год в Провансе - Питер Мейл"

Даже Фосгена захватило общее отпускное настроение. Работы на винограднике временно остановились, и теперь ему оставалось только ждать, пока созреют гроздья, и пересказывать нам старые анекдоты про англичан.

— Угадайте, что это такое, — спрашивал он нас, — сначала — как дохлая мышь, а через два часа — как дохлый рак? — Его плечи заранее тряслись от предвкушения невероятно смешного ответа. — Les Anglais en vacances! — сообщал он, не дождавшись наших версий. — Vous comprenez?[131]— Опасаясь, что я все-таки не оценил юмора, Фостен подробно объяснял, что у англичан, как всем известно, очень нежная кожа, которая уже после нескольких минут на солнце делается ярко-красной. — Même sous un rayon de lune, — весело разводил он руками. — Они обгорают даже при лунном свете.

Как-то вечером с не меньшим удовольствием он пересказал нам и одну страшную историю, приключившуюся накануне на Лазурном берегу. Неподалеку от Грасса начался лесной пожар, и для борьбы с ним были вызваны самолеты «Канад Эйр». Они действуют по принципу пеликана: летят в море, набирают там воду, а потом выливают ее на очаг пожара. По утверждению Фосгена, один из самолетов вместе с водой захватил и заплывшего за буйки пловца, а потом сбросил его прямо в огонь, где тот, естественно, превратился в головешку.

Как ни странно, «Le Provençal» ни словом не упомянула об этой трагедии, и мы навели справки у нашего приятеля.

Тот покачал головой:

— Это старая августовская страшилка. Каждый раз, когда где-то начинаются пожары, начинают ходить и такие слухи. В прошлом году самолет засосал девушку на водных лыжах, а в будущем это, возможно, будет швейцар из «Негреско» в Ницце. Фостен вас просто дурачил.

Разобраться, чему верить, а чему нет, было непросто. В августе происходили странные вещи, и мы нисколько не удивились, когда друзья, остановившиеся в отеле неподалеку, рассказали нам, что в полночь видели в своем номере орла. Ну может, и не самого орла, но уж точно его огромную тень. Они вызвали ночного портье, и тот явился для проведения расследования.

А орел случайно вылетел не из того большого шкафа в углу? Да, подтвердили наши друзья, именно оттуда. Ah bon,[132]тогда все ясно. Это не орел. Это летучая мышка. Ее и раньше здесь видели, и она всегда вылетает именно из этого шкафа. Она совершенно безвредна. Может, и безвредна, согласились наши друзья, но они все-таки предпочли бы переселиться в другой номер. Non, сказал портье. Все номера заняты. Еще некоторое время они втроем стояли посреди комнаты и обсуждали способы отлова летучей мыши. Потом в голову портье пришла блестящая идея. Оставайтесь здесь, сказал он. Я сейчас вернусь. Выход найден. Через пару минут он действительно вернулся, вручил им баллон со средством против насекомых и пожелал спокойной ночи.

Нас пригласили на обед и вечеринку, которую хозяйка виллы в Горде устраивала для своих друзей. Мы ожидали этого события со смешанными чувствами: с одной стороны, приглашение нам льстило, но с другой — мы опасались, что еще не настолько освоились с провансальским акцентом, чтобы участвовать в беглом разговоре за обеденным столом. Насколько нам было известно, других англоговорящих гостей там не ожидалось, и мы надеялись только, что за столом нас посадят не слишком далеко друг от друга. Обед, как это принято в светских домах, был назначен на девять часов, и всю дорогу до Горда наши желудки, не привыкшие так долго ждать, громко выражали свое неудовольствие. На парковке за домом уже не оставалось ни одного свободного места, и метров пятьдесят дороги перед ним тоже были заняты автомобилями, причем на каждом втором красовался парижский номер «75». Только тут мы сообразили, что на обед приглашен не десяток приятелей из соседних деревень. Наверное, нам стоило более тщательно продумать свои туалеты.

Мы вошли в ворота, и в первую минуту нам показалось, что мы шагнули прямо в картинку из журнала «Дом и сад», а возможно, даже из «Вог». На газоне и террасе были расставлены освещенные свечами столы. Полсотни нарядных, одетых в белое людей томно держали бокалы с шампанским в сверкающих бриллиантами пальцах. Из распахнутой двери залитого светом бывшего амбара доносилась музыка Вивальди. Жена немедленно захотела вернуться домой и переодеться, а я вспомнил о своих пыльных ботинках. Мы угодили на soirée.

Хозяйка заметила нас прежде, чем мы успели сбежать. К счастью, на ней были привычные брюки и рубашка.

— Нашли место для машины? — спросила она. — Из-за этой канавы на дороге невозможно запарковаться.

Мы пожаловались ей, что все это совсем не похоже на Прованс, и хозяйка пожала плечами:

— Август.

Она вручила нам по бокалу и ушла, а мы принялись разглядывать красивых людей.

Подобная компания вполне могла бы собраться где-нибудь в Париже. Мы не заметили ни одного загорелого, обветренного лица. Женщины были изысканно-бледными, а мужчины холеными и лоснящимися. Никто не пил pastis. Разговоры по провансальским меркам велись почти шепотом. Только теперь нам стало понятно, как сильно мы изменились за последнее время. Когда-то подобная обстановка показалась бы нам вполне нормальной. Сейчас среди этих рафинированных, негромко беседующих людей мы чувствовали себя неуклюжими чужаками. Сомнений нет: мы превратились в настоящих деревенщин.

Не без труда мы отыскали в толпе наименее шикарную пару, стоящую в стороне от всех со своей собакой. Мы подошли, и все трое нам явно обрадовались. Мы вместе сели за один из столиков на террасе. Муж, невысокий, с острым норманнским лицом, рассказал нам, как двадцать лет назад купил дом в деревне за три тысячи франков. С тех пор он приезжал в эти края каждое лето и каждые пять-шесть лет менял дом. Недавно он услышал, что его первый дом опять выставлен на продажу: отремонтированный и подновленный, он теперь стоил миллион франков.

— Это безумие, — проворчал он, — но им непременно нужен le tout Paris.[133]— Он кивком головы указал на толпу гостей. — Они желают и в августе не расставаться со своими друзьями. Сначала поселяется один, а за ним тащатся все остальные. И платят парижские цены.

Гости начали рассаживаться за столики, захватив со стойки бутылки вина и тарелки с едой. Высокие каблуки женщин утопали в песке, тем не менее они издавали негромкие, благовоспитанные крики восторга — un vrai dîner sauvage![134]— хотя природа здесь была ничуть не более дикой, чем в Беверли-Хиллз или в Кенсингтонском саду.

Мистраль задул, как всегда, неожиданно и в самый неподходящий момент, когда на столах еще стоял коктейль из креветок. Листья салата и куски хлеба поднялись в воздух и полетели, норовя угодить в глубокие декольте или на белоснежные шелковые брюки. Скатерти надулись, захлопали, как паруса, и скинули на землю зажженные свечи и бокалы с вином. Тщательно причесанные волосы поднялись дыбом, и светское самообладание на минуту изменило гостям. Это было уж чересчур sauvage. Все в панике бросились в дом, и скоро обед возобновился уже под крышей.