Читать книгу "Я буду рядом - Кун-Суук Шин"

До этой минуты Эмили нигде не было видно, а тут она внезапно взобралась к нам по лестнице. А еще резко раздался телефонный звонок и вскоре умолк. Свеча догорела. Эмили уже устроилась на подушке Миру. В комнате снова воцарилась тишина.

– Больше моя сестра никогда не танцевала.

Сколько еще будет в жизни моментов, подобных этому, когда слова не имеют абсолютно никакого значения? Возможно, взросление и духовное становление и означает постепенное прохождение через множество таких вот безмолвных моментов. Я села на постели и вглядывалась в темноте в лицо Миру. Одной рукой она гладила шею Эмили, а другую положила себе на лоб. Я взяла ее руку со лба, сжала и почувствовала тепло этой сморщенной ладони.

– Тебе тяжело это слушать, правда, Чон Юн?

Я не знала, что ей ответить.

– Юн Миру!

– Да.

– Расскажи свою историю до конца. Не держи это в себе.

– Ты уверена, что все в порядке?

– Поделись со мной.

– Почему?

– Потому что теперь мы вместе.

Я взглянула на другую ее ладонь, ласкающую шею Эмили в темноте. Поможет ли мое дружеское участие залечить ее раны? Она все равно не сможет забыть прошлое, но я надеялась – Миру сумеет оставить произошедшее у себя за спиной. Я хотела, чтобы она отступила от этих потускневших шрамов и сделала шаг навстречу чему-то новому.

Эмили безмолвно лежала на подушке Миру.

– Это история моего детства. Тот летний день в доме бабушки навсегда отпечатался в моей памяти. Вероятно, мне было бы легче справиться с болью, если бы сестра ненавидела меня за то происшествие. Но она никогда об этом со мной не говорила. Ни разу с того самого дня. Пока сестра лежала в больнице, я в одиночестве наблюдала, как однажды из нашего дома вынесли балетный станок. Казалось, все вокруг забыли о несчастье. Никто больше не поднимал эту тему – ни бабушка, ни родители, ни сестра. И я тоже молчала. Я уже не помню, когда бабушка наконец появилась. Я лишь помню – увидев мою сестру на земле, она побежала в ближайшую деревню на другой стороне горы. А затем молодой человек из той деревни приехал на тракторе и отвез их в больницу. Все это время шило торчало из колена сестры… Когда бабушка умерла, ее дом достался мне по наследству. Она хотела, чтобы я присматривала за домом. Там повсюду чувствуется рука моей бабушки. Когда мы были маленькими, она посадила во дворе точно такие же деревья, какие росли в ее родной деревне на севере. Если бы не тот несчастный случай, я бы очень любила этот дом. Бабушка своими руками сшила все одеяла и покрывала на швейной машине и посадила во дворе цветы, распускающиеся по очереди большую часть года. Эти цветы напоминали ей дикие цветы с севера, дней ее юности. В ее саду постоянно цвели, увядали, а затем снова расцветали какие-то незнакомые нам цветы. А теперь за домом некому ухаживать, и там все, вероятно, пришло в запустение.

– Когда-нибудь нам надо туда съездить. – Я произнесла эти слова с той же интонацией, с какой Миру предложила нам когда-нибудь съездить в Базель и посмотреть картину Бёклина. Мне показалось, что это «когда-нибудь» нашло обратную дорогу ко мне. Данное слово впервые сорвалось с моих губ, когда я потеряла маму, но до этого я часто повторяла его по всякому поводу. «Когда-нибудь». Порой лишь оно приносило мне утешение. Когда мама поняла, что умирает, она решила отправить меня в город к двоюродной сестре. А я хотела остаться с мамой. Она отчаянно не хотела, чтобы я видела ее страдания и борьбу с болезнью, а я так же отчаянно хотела быть рядом с ней. Но я должна была подчиниться. Она и так уже потратила слишком много времени, убеждая меня уехать. Я должна была уехать, чтобы она начала получать настоящую помощь. В день отъезда я сказала больной маме: «Когда-нибудь, мама». Слово повторялось в моей памяти бесчисленное множество раз. И даже когда у мамы на голове не осталось ни единой пряди волос, я могла поддержать ее: «Когда-нибудь, мама». Но моя мечта о мамином выздоровлении и возвращении к нормальной жизни так никогда и не сбылась. После я отказалась от этого «когда-нибудь». Оно полностью потеряло для меня смысл. Это были всего лишь обычные слова, не умеющие что-либо изменить. И еще у меня появилась привычка прятать горькую улыбку, закусывать губу, хмурить лоб и гулять в одиночестве, чтобы успокоиться.

– Ты и в самом деле имела это в виду? – спросила Миру.

– Имела в виду что?

– Что когда-нибудь нам надо съездить в дом моей бабушки?

– Да… когда-нибудь. – У меня возникло непреодолимое желание непременно сдержать это обещание.

– Настанет ли этот день? – Миру говорила так, будто прочитала мои мысли.

– Непременно настанет, если будем об этом помнить, – ответила я.

– Если мы будем об этом помнить?

Меня вдруг охватила грусть, я села рядом с ней и предложила:

– Давай и Эмили возьмем с собой.

– И Мен Сё, – добавила Миру. А затем, закрыв глаза, она монотонно произнесла: – И профессора Юна.

Мы некоторое время молчали. Неужели они так сблизились, что она предлагала взять его вместе с нами? И словно желая нарушить затянувшееся молчание, Миру добавила:

– И Водопада тоже.

Я расхохоталась. Мы принялись перечислять всех своих знакомых. Я назвала Дэна, хотя Миру никогда его раньше не видела.

– А кто такой Дэн? – спросила она.

– Парень, с которым мы вместе росли.

– Я хочу с ним познакомиться.

– Когда-нибудь непременно познакомишься.

– Юн… Когда-нибудь мне хотелось бы жить в том доме. Я хочу возделывать землю, как бабушка. Сеять семена по весне, а осенью собирать урожай. Сажать овощи в огороде, питаться плодами своей земли и писать. Бабушка, должно быть, потому и оставила дом мне, а не сестре, ведь знала, чего я хочу. И хотя после того лета я больше туда не ездила, она все равно знала об этом. Сейчас дом пустует, но я собираюсь вернуться и снова открыть его. Никто не запрещал нам ездить туда, но после того несчастного случая дом стал запретной темой, о нем мы никогда не упоминали. Узнав о решении бабушки оставить дом мне, сестра не сказала ни слова. У нас не испортились отношения. Мы были близки, как многие сестры, просто никогда не вспоминали о том происшествии. Сестра упомянула о доме лишь тогда, когда хотела спрятать его там.

– Кого – его?

– Человека, которого любила так же сильно, как балет.

«Она любила кого-то так же сильно, как балет?» Я глубоко вздохнула.

– Когда сестра поступила в колледж, она забрала Эмили и переехала в город. На следующий год Мен Сё и я присоединились к ней, она показалась нам совершенно другим человеком. Темное облако, окружавшее ее с тех пор, как она перестала заниматься танцами, полностью исчезло. Она даже стала называть меня по имени точно также, как в детстве. Стоило сестре увидеть то, что нравилось ей или удивляло ее, или то, чем она хотела похвастаться, тут же заявляла: «Миру! Только взгляни на это!» На первом курсе она редко приезжала домой, и мы мало виделись. Она была погружена в свои дела, а я вовсю готовилась к вступительным экзаменам. Когда мы снова стали жить вместе, она изменилась – волосы сделались блестящими, щеки порозовели, и даже ее лоб, казалось, излучал сияние. Ее походка стала напоминать походку Эмили. Она превратилась в ту девушку, какой была до несчастного случая. И все благодаря мужчине, появившемуся в ее жизни. Похоже, все свое время она посвящала ему, а не учебе. Такие слова, как «социализм», «трудовая теория стоимости», «права человека», теперь звучали из ее уст вполне естественно. Но это были далеко не единственные изменения. На ее столе появились книги, каких мне раньше не приходилось видеть. Например, «Западная экономическая история» и «Капитал». У нее были книги Франца Фэнона[14], а также «Крик камня», «Как закалялась сталь», «Коммунистический манифест», «Педагогика», «История и классовое сознание». Утром я часто заставала сестру за столом, увлеченно читающую что-нибудь вроде «Белой Розы». С таким же энтузиазмом она когда-то поглощала книги о балете. Эмили спала на столе перед ней. Сестра была так увлечена чтением, что я могла подойти к ней совершенно незаметно. Я умирала от любопытства, кто же такой этот человек. Все чаще и чаще я ловила себя на мысли, что хочу выяснить, кто заинтересовал мою сестру такими книгами, как «Теология освобождения». Но я знала о нем только со слов сестры. Как-то раз сестра сказала, что пригласила его на ужин. В наш дом. «Все в порядке, да?» – спросила она, но я могла думать лишь о том, что наконец увижу этого человека. Я никогда не забуду тот день. И дело вовсе не в нем, а в поведении моей сестры. Она встала на рассвете, вместе с Мен Сё они отправились на рыбный рынок Норянчин и купили целую сетку голубых крабов. Сестра сказала, что он их любит. Голубые крабы? Я едва не лишилась дара речи. Голубые крабы как-то плохо вязались с образом человека, из-за которого сестра прочитала «Критическую биографию Че Гевары». Но они с Мен Сё действительно принесли этих крабов и выпустили в кухонную раковину.