Читать книгу "В алфавитном порядке - Хуан Мильяс"

Стенной шкаф, где отец хранил ящик с инструментами, обладал забавным свойством меняться в размерах. В детстве Хулио помещался в него целиком и еще оставалось место для бесчисленных призраков. Он вытащил ящик и отнес его в гостиную. Только что рассвело, и дождь по-прежнему был неотъемлем от рутины бытия (пришлось посмотреть в словаре, что значит слово рутина, потому что он, верный привычке бессознательного потребления, использовал его, точного смысла не зная). Роясь в инструментах и разных железках в поисках оглобли, Хулио наткнулся на какой-то сморщенный грязный предмет и еще раньше, чем понял, что это такое, испытал нежданное волнение. Развернул его, разгладил, возвращая первоначальную форму, и увидел, что это – правый башмачок, который отец так яростно выкинул когда-то на помойку. Находка имела ценность трофея, добытого на археологических раскопках, и в этом качестве могла быть достойна слез, утертых сейчас рукавом пиджака. Хулио терпеть не мог привычку к потреблению сентиментальных сцен, но ему показалось, что в те мгновения, когда кончается мир, не стоит слишком уж сурово осуждать себя за эту слабость.

Оглобельку он отыскал, но – без маленького винтика, крепящего ее ко всей конструкции, а потому воспользовался проволокой и получил результат, хоть и не совершенный, но пригодный к использованию в мире, где владычествует хаос. Проверяя на собственной переносице, хорошо ли сбалансирована оправа, он снова заметил младенческий башмачок-пинетку и спросил себя, не надо ли уведомить сестру, что отец впал в кому, и решил, что – да, надо, но не сейчас. Он еще не утратил привычки потреблять время, зарабатывая себе на жизнь, а теперь пора было отправляться на работу, и потому он погладил башмачок как амулет, спрятал его в карман пиджака и двинулся в редакцию.

В автобусе надел наушники и, убедившись, что в английском раю все по-прежнему, неожиданно для себя успокоился. Джон все так же был у бассейна и, по всему судя, не захлебнулся, а мужчина и женщина сидели в уюте своего жилья и все находили потерянное под столом или на столе, и радовались обретенному, и беспрерывно благодарили друг другу. Хулио закрыл глаза и заметил, что и его окутало тепло английского коттеджа, словно он тоже, невидимый для всех, перенесся туда. Трудно было поначалу увидеть лица хозяев, но потом он вдруг решил, что они должны быть похожи на мать и ее нового мужа-парикмахера, и другими быть не могут. По собственному отроческому опыту зная, что можно проживать две жизни одновременно, пребывать в параллельных измерениях, он все же с трудом представлял себе мать и парикмахера в пространстве самоучителя. Тем не менее это были именно они. Он перемотал пленку и теперь, вновь слушая диалог, словно под воздействием некоего озарения, увидел все происходящее в новом свете и гораздо яснее. Он навестит их, покажет свое открытие, потому что им приятно будет узнать, что они счастливы и в других языках – даже вопреки такому скудному словарному запасу. Вопреки или благодаря.

Из редакции он позвонил в клинику, и ему ответили, что все по-прежнему. Потом набрал номер матери, но тут же, передумав, повесил трубку еще до первого гудка. В эту минуту вошла начальница и обратила к нему все три свои лика одновременно.

– Что происходит?! – наконец осведомилась она. – Вечером звонила тебе до посинения. Ты мог бы разориться на автоответчик.

– Нет, это не входит в мои привычки потребления, – ответил Хулио.

Начальница улыбнулась своей ангельской стороной, нахмурилась – дьявольской и осведомилась о том, как чувствует себя отец.

– Он впал в кому.

– Ух ты… – отозвалась она и принялась звонить по служебным делам, время от времени поглядывая на Хулио недоверчиво. Заметно было, что она хочет высказаться по поводу его внешнего вида – Хулио был небрит и сильно помят, – но опасается, что он воспримет это как злоупотребление их случившейся накануне близостью. Ну, а кроме того, думал Хулио, постарается не допустить, чтобы чисто семейные обстоятельства, пусть хоть самые неблагоприятные, помешали работе или сказались на выполнении проектов, запущенных ради того, чтобы отдел обрел больший динамизм.

После третьего телефонного разговора она повернулась к Хулио и сообщила, что договорилась о встрече, которая состоится сегодня днем, в студии интерактивного телевидения: там рассмотрят разные варианты вещания и, может быть, удастся выяснить, чту на самом деле интересует публику.

– Посиди, посмотри на реакцию зрителей и потом напишешь большую статью. Можешь протащить там свою идею относительно того, что телевидение превратилось в мощное средство разъятия действительности.

Хулио прикидывал, какая из сторон начальницы предпочла бы, чтобы он оказался ни на что не годен, если в сценарий его бытия будет включен паралич, но остановить на ком-нибудь свой выбор так и не сумел. У каждой из сторон имелись свои достоинства. Впрочем, от ласковой неподвижному партнеру можно ждать большего ущерба.

Проходя по редакции к выходу, он задержался на минутку, чтобы выяснить у давнего сослуживца, который недавно похоронил отца, получил ли он скидку за напечатанное в газете извещение о смерти. Выслушав ответ и понимая, что надо как-то оправдать свой неряшливый вид, счел нужным рассказать о своих семейных передрягах и выслушать мнение тех и этих. И, пока слушал, проникся уверенностью, что вся редакция в полном составе, включая директора, давно уже посвятила себя не столько информированию граждан о действительности, сколько ее разъятию. И дело было тут не в достоверности фактов, сколько во впечатлении, которое, хоть и было мимолетней, чем взмах ресниц, обладало качеством самой непреложной истины: стоило лишь взглянуть, как жалко выглядят нависшие над своими столами редакторы, или обратить внимание на свет, мерцающий на пустых экранах компьютеров, так похожих на незрячие глаза.

Интерактивная студия в прежние времена была гаражом и сохранила кое-какие черты прежнего обличья, подобно тому как дьявол, воплощаясь в человека, сохраняет свои козлиные копыта. Двери были еще заперты, и Хулио бродил вокруг, мысленно беря на заметку все самое примечательное. Преобладали женщины с продуктовой сумкой в одной руке и с зонтиком – в другой, было и сколько-то небритых мужчин, которые ходили, сунув руки в карманы, словно там лежали пульты, управлявшие движениями тела. Все в совокупности носило несколько зоологический характер и напомнило Хулио, как он еще подростком ходил с матерью на рынок покупать существительные. Животное начало проявилось еще сильней, когда двери открылись и пришедшие всем стадом ринулись внутрь. Хулио внесло в студию волной этих тел, распространявших характерный запах волглой шерсти.

Кресла были грубо привинчены к бетонному полу с неотмытыми пятнами машинного масла. Хулио подумал, что так и начнет статью, и прислушался, как звучит в голове эта фраза: Кресла были грубо привинчены к бетонному полу с неотмытыми пятнами машинного масла. Ему понравилось, и он продолжал надиктовывать самому себе: Зонтики, вцепившиеся кривыми когтями в спинки кресел, только и ждали, когда можно будет броситься на невинную жертву.

Он вспомнил, как боялась зонтиков Тереза, как она старалась, идя с ним к выходу в кафетерии, держаться от них подальше; захотелось, чтобы все это поскорее кончилось и можно было вернуться в клинику. Показ начался с краткого содержания предыдущих серий: оказалось, что главная героиня, опустошенная после операции по поводу опухоли и потому лишенная возможности иметь детей, решила, несмотря на сопротивление мужа, привезти их из страны Третьего мира. Хотя он слышал это уже много раз, его, как всегда, потрясло выражение опустошенная после операции. Оказывается, можно опустошиться и продолжать жить. Может быть, существует даже какое-то тайное сообщество полых людей, подумал он и вспомнил, как с улыбкой сообщницы переглядывалась его жена с манекенами своего пола. Это было перед тем, как она отправилась на юг. Хулио попытался представить в таком виде и себя. Он никогда не слышал, чтобы такую операцию проделывали с мужчинами, но можно не сомневаться, что в процессе разъятия мира существует какая-то очередность.