Читать книгу "Цепь Грифона - Сергей Максимов"

– Например? – спросил Судоплатов.

– Например, в ту войну умные головы предлагали широко использовать опыт гражданской войны в США. Американцы в прошлом веке имели самую широкую сеть железных дорог. Большая их часть находилась в северных штатах. Южане первыми создали подразделения кавалеристов-рейнджеров, в вооружение которых, кроме карабина, револьвера и сабли, стала входить динамитная шашка. И главной целью этих ребят стали диверсии на железных дорогах. Слово «рейд», кстати, придумали тоже они, когда возникла необходимость нападения на станции в тылу противника. Заодно они коней и скот угоняли. Сейчас царит неразбериха вокруг понятия «партизанская война». Всяк подразумевает своё и на свой лад. Одни народную войну считают войной истинно партизанской. Другие боятся упрёка в том, что они партизаны, поскольку появилось другое понятие времён гражданской войны – «партизанщина». Что совсем не одно и то же, что партизанская война. В прошлые годы за разговор о партизанской войне на захваченной противником территории могли поставить к стенке. Вот военные теоретики и потеряли дар речи. Хотя у покойного маршала Тухачевского я прочёл, что есть два типа партизанских действий: классовый и национальный. Ну, с национальным характером всё понятно. А классовый характер – это как? О партизанских отрядах немецких пролетариев вы что-нибудь слышали? А о партизанских отрядах французского крестьянства? Может быть, он имел в виду батьку Махно? Кстати, опыт его тоже необходимо использовать, и мне думается, отголоски этого опыта мы на Украине скоро услышим. Вот так, если кратко. Основной вывод Особой группы – нужно вывести действия в немецком тылу из сферы руководства политических органов. Агитационные листовки на вражеской территории разбрасывать будет нелишне, но пора вместо листовок забрасывать в немецкий тыл оружие и боеприпасы. И раз уж под партизанскими действиями стали понимать все вооружённые действия в тылу противника, то создать штаб партизанского движения.

– И что, мне свою бригаду нужно передать этому штабу? – возмутился Судоплатов.

– Ни в коем случае, – отрывисто произнёс Суровцев. – Штаб партизанского движения должен заниматься именно народной войной. Почему я так долго и говорил об истории вопроса. А там, в штабе, и политработникам место найдётся. Пусть штаб называется партизанским, но истинно партизанские действия в нынешней ситуации – это действия диверсионно-разведывательных подразделений. И ваших и армейских. И вообще, настало время говорить о специальных военных действиях и о подразделениях специального назначения, чтоб прекратить эту путаницу. Кроме того, – обратился он к Фитину, – сбор разведывательных данных – вторая главная задача нового органа. Представители возглавляемых вами управлений изначально предполагаются в организационной структуре. Уф, – выдохнул он, – устал, право.

И у начальников двух управлений, и у Эйтингона не возникло никаких вопросов. Все молча размышляли над сказанным. Действительно думали, что может следовать, если положения доклада Особой группы будут приняты в Кремле.

– Я в Генеральный штаб. А вечером, точнее ночью, с вашего позволения, навещу Новотроицына, – попытался закончить разговор Суровцев. – И сразу же передам его кому-нибудь из ваших людей. Тому, кто будет работать по вопросу внедрения наших агентов.

– Договорились, – согласился Фитин. – Я ночую здесь. До трёх ночи я в кабинете. Мой сотрудник будет вас ждать. Наум Исаакович, проводи меня. Переговорим. До свидания.

Они обменялись рукопожатиями. Фитин и Эйтингон направились к двери.

– До свидания. И оперативной вам удачи, – сказал вслед уходящим Суровцев.

После ухода Фитина и Эйтингона Судоплатов недолго помолчал.

– Сергей Георгиевич, а почему вы ничего не спросите о Лине? – вдруг поинтересовался Павел Анатольевич.

– Наверное, потому и не спросил, что знал: вы сами заговорите о ней.

– Хитрец вы, однако. Вскружили девушке голову и в сторону, – не хотел упускать эту тему Судоплатов. – Я серьёзно говорю. Вчера вызвал её, чтоб дать поручение. Она, как школьница, влетела. А потом, так получилось, я обманул её ожидания. Тут я и понял, что она рассчитывала ехать к вам на Пречистенку. А я ей про своё…

– Павел Анатольевич, – перебил его Суровцев, – позвольте начистоту.

– Конечно.

– Если вам необходимо, чтоб рядом со мной был ваш человек, то вы так прямо и скажите.

– Вы меня не поняли, Сергей Георгиевич! Неужели я, начальник управления, буду заниматься сводничеством?

– Прошу прощения.

– Принимаю ваши извинения. Меня в данном вопросе интересуют соображения службы. Так вот. Ей предстояло одно ответственное задание, на которое я послать теперь её не могу. Не то состояние у человека. Чему вы улыбаетесь?

– В ближайшие дни я сделаю девушке предложение…

– Шутите?

– Отнюдь нет. Я даже служебное жильё получил.

– Прав Фитин. С вами действительно не соскучишься.

В четыре часа ночи, познакомив назначенного Фитиным сотрудника с Новотроицыным, проведя совместно с ним ещё один допрос, Суровцев устало опустился на стул напротив своего давнего знакомого.

– Товарищ генерал-лейтенант, – обратился к нему чекист, – разрешите идти?

– Да. Вы свободны.

– Есть, – ответил чекист и, повернувшись кругом, вышел из камеры.

– Ты уж не обижай его, – съязвил Суровцев. – Парень, по-моему, неплохой.

– Так он парень неплохой. Только ссытся и глухой, – в своей обычной манере продолжил Новотроицын. – А так хороший парень…

– Да что ты за пакость такая говорящая! – вырвалось у Суровцева.

– Да ладно. Молчу.

Несколько минут Суровцев и Новотроицын действительно молчали.

– Знаешь, когда я понял, что немцам рано или поздно кабздец придёт? – вдруг спросил Новотроицын.

– Я же тебе сегодня днём говорил, что мне покаяний от тебя не надо, – хотел перебить его Суровцев.

– А это не покаяние. Это казус какой-то. Под Ровно собрали немцы наших пленных из мусульман. И горцы там, и узбеки там, и татары, и туркмены, и хрен знает, кто ещё там был… Хотели мусульманскую военную часть из них сформировать. Мысль эту они, кстати, до сих пор не оставили. Но не об этом речь. Так вот. Один эсэсовец говорит им через переводчика. Естественно, на русском языке. И чего ему в голову взбрело? Может быть, строевую песню хотел услышать? Словом, приказал им спеть какую-нибудь общую песню. И что ты думаешь? Наши мусульмане что-то на своём каком-то общем фарси или на чём там они могут между собой разговаривать погыргыркали… И знаешь, что запели?

– Что? – вдруг заинтересовался Суровцев.

– Никогда не догадаешься. «Боже, царя храни» они запели. Вся эта татарва, все до одного. Представляешь, орда в тысячу голов стоит и «Боже, царя храни» горланит. А что? Дело нехитрое… Бывший гимн-то из одного куплета… Немцы когда поняли, что именно они поют, – им плохо стало! Тогда и я понял, что война эта кончится для Германии кувырком в нужник.