Читать книгу "Заложник должен молчать - Анатолий Гончар"

– Здесь, под деревом, он, когда уходил, забрал их сюда с собой.

– Тогда бери рюкзаки в охапку – и за мной, – скомандовал я «Кулибину». Ну и что с того, что он какой-то там «ценный объект»? Не переработает. – Живее! – Поторопив, я не стал дожидаться, когда он зашевелится, закинул за спину свой «АК-74М», встал на колени, взвалил на плечо вдруг оказавшееся удивительно легким тело старшего сержанта, свободной рукой подхватил лежавший под ним автомат и, выпрямившись, зашагал в горку, в направлении предполагаемого местонахождения командира роты. Оборачиваться и дожидаться все еще копошившегося с рюкзаками «Кулибина» не было никакого желания. «Ценный объект» – тьфу! Погиб Виталик, и какое мне дело до всех ценных объектов мира? Да пошли они…

– Чи, – окликнули меня, кажется, это Бочаров.

– Свои, – ответил я, а про себя подумал: «Все, Виталик, дошли».

– Командир, – точно навстречу мне вышел Евгений. Я был в тени кустов, и он еще не видел мою ношу. – А где остальные? – Пауза. – Виталик с этим…

– Виталик здесь, со мной. – Язык не поворачивался сказать, что Шадрин мертв. – А этот, – действительно «этот», – где-то там, сзади.

– Виталя что, ранен? – Только сейчас разглядев на моем плече фигуру человека, не на шутку всполошился встретивший меня контрактник.

– Нет, – глухо ответил я, и только по одному этому слову Бочаров все понял.

– О, …ля, ну, суки, ну, сволочи…

– Где ротный? – В конце концов, надо было подниматься дальше.

– Там. – Судя по зашуршавшей плащ-палатке, которой Бочаров был укрыт, он указал направление рукой. Мне бы ее еще видеть! Хотя ошибиться здесь сложно. Ротный и остальные где-то там, за спиной часового.

– Как это он так, а? – Задав вопрос, Евгений, похоже, сам понял, что он не по адресу, во всяком случае, после того, как я промолчал, повторять его не стал.

«Чехи»

Кто первым догадался начать отход, уже и не вспомнить. Возможно, команду отходить дал раненный сразу тремя пулями Махамед, а может, такой же израненный Саид, слывший опытным воякой, но, как назло, выведенный из строя в первые секунды боя. Кто знает? Как бы то ни было, команда была дана, и последние из защитников базы, забрав своих раненых, начали отход. Им повезло дважды – с тем, что уже успели опуститься сумерки, и с тем, что русские не начали преследование. Впрочем, предположение, что спецы рискнули бы преследовать отходящих в ночи, не выдерживало никакой критики. Уходя, моджахеды рассчитывали до утра выйти на ведущую от хребта дорогу и уже с рассветом добраться до проезжего участка, где их должны были встретить родственники и находившиеся на легальном положении (под видом все тех же родственников) боевики. Но получилось не так, как думалось. Взявший на себя командование Махамед ошибся в расчетах. Состояние большинства раненых оказалось слишком тяжелым, они не могли перемещаться самостоятельно, и моджахедам, оставшимся невредимыми, приходилось нести их на себе практически бессменно. К тому же в ночи вся местность представлялась сплошь захламленной сухостоем и валежником, а сама ночь в тумане поднимающихся испарений была совершенной тьмой. Уставшие, измученные боем и переходом боевики сдались усталости через час.

– Добейте меня! – первым возопил моджахед, тащивший на себе потерявшего сознание Саида. – Мне нужен отдых.

Командовавший отступающими Махамед, не передвигавшийся самостоятельно и из-за тряски раздираемый неимоверной болью, мысленно проклял уходящий день и хриплым от бессилия голосом разрешил привал.

– Привал – три часа, – строго приказал он и, назначив очередность дежурств, притулился подле идущего наравне со всеми Рустама – мальчишки, отданного в отряд «для зарабатывания денег на калым», как шутил его отец – одноногий Руслан, моджахед, лишившийся левой ноги еще в январе девяносто пятого при обороне Грозного и теперь (после выправки соответствующих документов) получающий федеральную пенсию как инвалид-ветеран боевых действий. Мальчишка нравился Махамеду – шустрый, ласковый, веселый.

«Из него может выйти великий воин», – с теплотой подумал Махамед и, ощутив боком теплое плечо мальчишки, моментально уснул.

Проснулся Махамед от ощущения непоправимого и, открыв глаза, убедился, что это именно так: светало. Кто именно уснул в свое дежурство – выяснять было поздно. Исправить неисправимое невозможно, к чему тогда потрясать холодеющими руками пепел ускользающего прошлого?

– Вставайте, дети шакала, вставайте! – взревел Махамед, даже не пытаясь приглушить свой голос – он не опасался, что русские их услышат, они уже в любом случае сели им на хвост. Со стоном опираясь на автомат, Махамед встал и посмотрел на дорогу, ведущую к базе – еще одна из его надежд рухнула карточным домиком – на влажной от прошедшего дождя почве подошвы их ботинок образовали едва ли не колею.

– Живее, живее! Надо уходить! – поторопил он просыпающихся, но те уже сами поспешно вскакивали и приводили себя в порядок.

«Чтобы Саид сдох! – подумал Махамед. Подумал, но тут же попытался прогнать подобные мысли. Да где там! Вместе с пожеланием Саиду пришли подобные пожелания и к другому, практически бесчувственному от потери крови боевику.

– Доку, ты первый! – бледнея от подступающей тошноты, Махамед все же нашел в себе силы раздавать указания. – Рустам, поди сюда! – позвал он отбежавшего за толстое дерево мальчика.

Тот почти тотчас выглянул, убедился в том, что звали именно его, и, подтягивая штаны, поспешил к командиру.

– Рустам, мы двинемся вперед по хребту, затем по дороге, а ты войдешь в лес и пойдешь в его глубине, метров на двести позади нас. Будь внимателен. Возможно, нас станут преследовать русские собаки. Только смотри, не забреди слишком далеко в сторону! – Тяжело дыша, поучал Махамед мальчика. – Тебе должна быть видна тропа, по которой двинемся мы. Ты понимаешь меня?

Мальчик в ответ усиленно закивал.

– Молодец, если покажутся русские, дашь знать.

«Как?» – хотел спросить Рустам, но промолчал, устыдившись своей тупости. Дать знать своим можно было, конечно же, одним способом – начав убивать русских собак, а как же иначе?

– Все, ступай, и помни: тебе должна быть видна тропа… – напомнил Махамед и, не в силах больше стоять, тяжело опустился на землю.

Впрочем, сесть ему не дали. Самый крепкий из боевиков подхватил Махамеда на плечо и, не обращая внимания на хлынувшие из его уст проклятия и стоны, с кряхтением потащил по убегающему вниз склону.

Старший прапорщик Ефимов

Ночь, как я и предполагал, оказалась до безобразия холодной, тем более что в ожидании мелких пакостей со стороны противника (шанс на подобное, хоть и маленький, все же существовал, и сбрасывать его со счетов было никак нельзя) снимать с себя мокрую одежду мы не рискнули. А в мокрых маскхалатах ни спальники, ни накинутые поверх них плащ-палатки не помогали избавиться от терзавшего нас холода. Так что под утро чувствовал я себя совершенно не выспавшимся и донельзя измотанным. Наши контрачи и вовсе не ложились спать, для общей бодрости приняв по паре таблеток сиднокарба. Положительным было лишь то, что маскхалат на мне практически высох, вот только воевать в нем теперь сподручнее всего ночью – черно-коричневая грязь покрывала материал снизу доверху, разве что спина и рукава были гораздо чище, и то лишь из-за надетого поверх «чеховского» «гортекса». Сейчас этот «гортекс» лежал на земле такой же черный, как мои штаны и руки. Наверное, таким же было и мое лицо, но я этого не видел. Вот только малость стягивало кожу ссохшейся грязью, но, в целом, по фигу. Что касается остальных, им до моего лица и вовсе не было никакого дела.