Читать книгу "В Швеции - Ганс Христиан Андерсен"

Хотя бы для того, чтоб поклясться, что я там был! Вы-то, конечно, там побывали! — снова сказал он мне.

— Думайте, что хотите! — ответил я, и то же самое я говорю читателю.

Глава XXIX. Свиньи

Любезный Чарльз Диккенс поведал нам о свинье[192], и с тех пор у нас подымается настроение уже от одного ее хрюканья. Святой Антоний[193] простер на нее свой ореол, ну а вспоминая про «блудного сына», переносишься в свиной хлев[194], и как раз перед таковым и остановилась там, в Швеции, наша повозка. У проселочной дороги, рядом со своим домом, крестьянин поставил свиной хлев, да такой, каких вряд ли сыщешь на белом свете, то была старая парадная карета; из нее вынули сиденья, сняли колеса, почему она и стояла прямо на пузе, и водворили туда четырех свиней; были ли они первыми ее насельниками, судить трудно, но что карета была рождена для выездов, об этом свидетельствовало все, вплоть до сафьянных лоскутьев, свисавших с потолка и подтверждавших, что она знавала лучшие дни. Каждое мое слово — святая правда.

— Хрю! — раздавалось изнутри, а карета сетовала и скрипела, ведь ей напоследок приходилось несладко.

— Прощай, Прекрасное! — вздохнула она, сказала она, или могла бы сказать.

* * *

Мы опять приехали сюда осенью, карета стояла на месте, но свиней там не было, они хозяйничали в лесу. Царило ненастье, ветер оборвал на деревьях все листья и не давал им ни покоя, ни роздыху. Улетели перелетные птицы.

— Прощай, Прекрасное! — сказала карета, и в природе пронесся точно такой же вздох, и сердце человеческое отозвалось:

— Прощай, Прекрасное! Чудесный зеленый лес, теплый солнечный свет и птичье пенье, прощайте! Прощайте!

Так сказало оно, и заскрипели стволы высоких деревьев, и послышался вздох, тяжкий-претяжкий, вздох из самого сердца дикого розового куста, а тот, кто сидел там, был королем роз; да ты его знаешь! он — не более чем борода, чудеснейшая красно-зеленая борода; узнать его легче легкого. Пойди к изгородям из дикой розы, и осенью, когда все цветы уже отцвели и остались только красные шиповины, среди них нередко можно увидеть большой моховидный цветок, это король роз; из макушки у него растет маленький зеленый листик, это его перо, на розовом кусту он единственный в своем роде мужчина, вот он-то и вздыхал.

— Прощай! Прощай!.. Прощай, Прекрасное! Розы отцвели, с деревьев опадают листья! Здесь сиро, здесь сыро! Птицы, что пели, смолкли, свиньи пошли по желуди, свиньи хозяйничают в лесу!

Ночи были холодные, дни были серые, а ворону хоть бы что, он сидел на ветке и распевал: «каррашо, каррашо!» Ворон с вороною сидели высоко; у них было многочисленное семейство, и все там говорили: «каррашо, каррашо!», а ведь большинство всегда право.

Под высокими деревьями, в ложбине, где проходила дорога, была великая грязь, здесь возлежало стадо свиней, больших и маленьких, они находили это место просто бесподобным; «oui! oui!»{26} — говорили они; больше они по-французски ничего не умели, но ведь и это уже кое-что. Они были до того умные и до того жирные!

Старые лежали тихо, потому что думали; молодые же, напротив, были до того непоседливые, угомон их не брал; у одного поросеночка хвостик был завитушкою, его мать не могла на эту завитушку нарадоваться, ей казалось, что все на эту завитушку смотрят и только о ней и думают, но они думали вовсе не об этом, а о себе и о Полезном, и о том, для чего нужен лес. Они были убеждены, что желуди, которые они поедают, растут на корнях деревьев, почему они всегда там и рылись, но тут пришел один поросенок; ведь с новым всегда приходит молодежь; он заявил, что желуди падают с веток, как-то желудь свалился ему прямо на голову, это-то и навело его на такую мысль, и вот он стал наблюдать, и теперь совершенно удостоверился. Старики сдвинули головы:

— Хрю! — сказали они. — Хрю! Прощай, роскошество! Прощай, чик-чириканье? Мы хотим плодов! Все, что ни съедобно, годится, мы жрем все!

— Oui! oui! — подтвердили все остальные.

А свинья-мать посмотрела на своего поросеночка с хвостиком завитушкою.

— Нельзя забывать о Прекрасном! — сказала она.

— Каррашо, каррашо! — прокричала ворона и слетела вниз, чтобы ее назначили соловьем; хоть один да нужен, и ворону тотчас назначили.

— Прощай, прощай! — вздыхал король роз. — Прощай, все прекрасное!

Было сыро и серо, были холод и ветер, а сквозь лес и по полю длинными водяными пеленами хлестал дождь. Где птицы, что пели, где цветы на лугу и сладкие ягоды в лесу? Прощайте, прощайте!

Тут блеснул свет из лесного дома, подобно звезде, зажегся он и бросил свой долгий луч меж деревьями; оттуда послышалась песня; прелестные дети играли там возле старого дедушки, он сидел с Библией на коленях и читал о Боге и вечной жизни, и говорил о весне, что опять наступит, говорил о лесе, который снова зазеленеет, розах, что будут цвести, соловьях, что будут петь, и о Прекрасном, которое вновь воссядет на трон!

Но король роз этого не слышал, он сидел под дождем, на холоде, и вздыхал:

— Прощай, прощай!..

А свиньи хозяйничали в лесу, и свинья-мать любовалась своим поросеночком и его завитушкою.

— Всегда найдется кто-то, у кого есть чувство прекрасного! — сказала она.

Глава XXX. Поэтическая Калифорния

Природные богатства открываются нам чаще всего случайно: собака запачкала нос о раздавленную багрянку[195], и была обнаружена настоящая пурпуровая краска; на золотоносной земле Америки бодались дикие буйволы и взрыли рогами дерн, лежавший поверх богатой золотой жилы.

«Так то в старину, — скажут люди, — тогда все происходило иначе, само собой! В наше время не бывает таких открытий, сейчас надо работать в поте лица, если хочешь что-то добыть, надо прорывать глубокие шахты в поисках металлов, запасы которых все более и более оскудевают!» — и тут вдруг земля покажет нам свой поблескивающий золотом безымянный палец с Калифорнийского полуострова, и мы воочию увидим нелепо вымышленные богатства Монте-Кристо, пещеру Аладдина со всеми ее сокровищами. Мировая сокровищница неисчерпаема; мы, если уж говорить попросту и напрямик, самое большее сняли верх, а сама мерка еще полнешенька. Также и в науке есть простор для открытий ума человеческого!..

«Но в поэзии все самое великое и замечательное уже найдено и исчерпано! — скажет чахнущий поэт. — Счастлив всяк, кто родился в прежние времена! Тогда еще можно было открыть много земель, богатые золотые россыпи поэзии сверкали, как руда, прямо