Читать книгу "В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне - Михаил Владимирович Грулев"

переправы пошла довольно бойко; даже X-в и В-ау приободрились после переправы первых партий. Через 4 часа на японском берегу сосредоточился весь отрядец; быстро выслали во все стороны «глаза» – амурских казаков.

Японцы пока ничем себя не обнаруживают, – ни единого выстрела; а наблюдатели их несомненно имеются на соседних горах. Это мы доподлинно знаем, так как не раз убеждались в этом частыми поисками, не проходившими для нас без потерь. Благословил людей на быстрое наступление и переправился обратно на свой наблюдательный пункт. От «начальника кавалерии», прикрывающего фланговый марш, подъесаула В-ау, получаются одно за другим тревожные донесения о появлении «батальонов» японцев чуть ли не во всех лощинах, выходящих на наш фланг; он всеми силами старается убедить в необходимости отступления, иначе – «грозит катастрофа…».

Около полудня обнаружено присутствие японцев на соседних горах, но пехота наша успела уже занять стрелковую позицию, чтобы прикрыть операцию с плотами, а охотники быстро перешли от переговоров к рубке плотов. В несколько минут река покрылась плавающими бревнами и разорванными плотами.

Завязалась горячая перестрелка с японцами. У нас появились уже раненые; один упал, убитый наповал пулей в висок; выражение не то испуга, не то дикого недоумения точно застыло в его серых глазах. В особенности жестоко нас обстреливала кучка японцев, засевших на высокой сопке. Чтобы парализовать действие этого огня, мы выдвинули со своей стороны стрелковый «маяк», который взял во фланг эту сопку; в то же время мы стали угрожать охватом и всей позиции японцев. Противник не выдержал и после жаркой перестрелки, продолжавшейся около часу, дрогнул и кинулся назад. Нас разделяла дистанция в 600—800 шагов; скатившись в быстром бегстве с гребня горы, японцы столпились на дороге, и тут-то мы их жарили залпами и частым огнем. Видно было, как падают по дороге раненые и убитые…

Бой кончился. Плоты спущены. Неприятель обращен в беспорядочное бегство. Подобрали мы своих двух убитых и 6 раненых; захватили и трех японских раненых, два из них по дороге умерли. Могли мы, конечно, набрать и больше японских раненых (их потери были не менее 30 человек); но люди были утомлены до крайней степени, а нам предстояло еще двигаться обратным фланговым маршем, во время которого японцы могли нас каждую минуту прижать к Тайцзыхэ. Нельзя было поэтому обременять себя излишним багажом.

Поздно ночью наш маленький отрядец вернулся с набега, переправился на наш берег и вступил на бивак, оглашая издалека воздух радостными, шумными песнями. Взятый в плен раненый японец держал себя джентльменом: он был ранен в ногу с раздроблением кости; страдал, по-видимому, немилосердно; доктора говорили, что ампутация неизбежна; тем не менее он не издавал ни малейшего стона; когда к носилкам подходил офицер, он обязательно прикладывал руку к козырьку; обступили его кругом солдаты, каждый нежно совал ему что-нибудь, – кто хлеб, кто папиросу, – один при этом громко и наставительно поучал товарищей: «Не докучайте, братцы, жалеть его надо; присяга одна, – что нам, что им», и т.д.

Появились у нас японские ружья, фуражки, фляжки, амуниция; добыли мы и другие трофеи. Рассматривали и удивлялись тщательности изготовления и качествам материалов солдатского снаряжения японцев: поясные ремни, фляги, – все удивительно хороших качеств. Поразила нас также легкость снаряжения японского солдата, которое состоит из винтовки, патронов и маленькой корзиночки с дневной дачей риса, – вот и все. Обмундирование – легкое хаки; на ногах – легонькие башмаки и краги; все способствует большой подвижности и облегчает до крайности быстроту движения по горам. Не угодно ли тут соперничать нашему солдату, на которого хомутом навьючена толстая шинель с палаткой и котелком; с одной стороны болтается мешок, набитый сухарями; с другой – мешок с вещами.

Утром осмотрели мы раненых. По сравнению с нашими солдатами японец одет франтом: чистое белье, чистая фуфайка; по-видимому, принадлежит к зажиточной семье; нашлись у него и деньги – около 15 бумажных иен, которые офицеры наши охотно обменяли ему, с большой прибавкой, на наши деньги, – записная книжка (встречается почти у каждого японского солдата), талисманы какие-то и т.п.

В тот же день назначены были похороны двух наших и двух японских воинов. На биваке построился наш отряд; поставлены были рядом четыре носилки с покойниками; японцев поставили немного в сторону, и священник наш начал заупокойную обедницу и отпевание. Кончилась служба, и офицеры с командиром полка во главе подняли носилки с нашими покойниками – убитыми; японских убитых, отдавая им честь, подняли нижние чины. Смерть примиряет. Торжественная процессия с музыкой направилась через китайский городок, среди шпалер китайского населения, к заранее намеченному месту на берегу реки Тайцзыхэ, где вырыты были рядышком три могилы: две – для наших убитых и одна – для двух японцев. Опуская в могилы, мы, согласно уставу, дали три боевых залпа, – конечно, в сторону японцев… Сейчас же появились на японском берегу кавалерийские разъезды, которые засуетились и направились в разные стороны, взбудораженные, очевидно, нашими залпами…

Вечером получил две лестные телеграммы от генерала Куропаткина и генерала Бильдерлинга. Благодарят за инициативу, распорядительность и пр. Командующий армией приказывает представить к наградам отличившихся, выдать по сто рублей за каждого пленного японца – прием совершенно новый, небывалый в наших предшествовавших войнах; сообщает, что с нарочным высылает мне 12 Георгиевских крестов и т.д. Генерал-адъютант Куропаткин не преминул, однако, прибавить в своей телеграмме несколько слов не то предостерегающего, не то запугивающего характера: «Будьте осторожны, нападайте там, где вас не ожидают (ну – еще бы!), другой раз может быть неудача» и т.п.

Совершенно непостижимая методика со стороны командующего армией. Вместо поощрения и подхлестывания даже, всякой склонности к порыву, к смелому движению вперед – постоянное напоминание об осторожности, которая и без того подсказывается каждому сознанием ответственности и инстинктом самосохранения. Ведь хорошо еще, что мой поиск кончился успехом, победителя не судят; а если бы японцы прижали нас к Тайцзыхэ и покромсали бы малость… Пожалуй бы, предали суду; состав преступления налицо полностью: «Я вам за несколько дней перед тем телеграфировал, что вы должны каждый день ожидать нападения превосходных сил японцев; как вы могли заведомо уклониться от преподанной вам директивы и подвергнуть отряд вам вверенный такому безумному риску?!»

По правде говоря, поздравительные и лестные для моего самолюбия телеграммы генерал-адъютанта Куропаткина и генерала Бильдерлинга были для меня полнейшей неожиданностью, поразили меня щедростью наград, как мне казалось, совершенно нами незаслуженных. Ведь мы подвига никакого не совершили… Неужели можно было допустить мысли, что я, как начальник отдельного самостоятельного отряда, мог бы оставаться пассивным зрителем приготовлений японцев к переправе через Тайцзыхэ, ничего не