Читать книгу "Лучи смерти товарища Теслы - Артур Зеев"

пожалуйста. С кем имею честь?

В это время Гавриил Платонович открыл глаза. Он поднял руку, указал дрожащим пальцем на мужчину рядом с собой.

— Клим... Это... Это... Это Александр Трилович...

0.

Сверхсекретный объект НКВД, точнее то, что от него осталось, мерно догорал под крупными жёлтыми звёздами степи, посылая отблески пламени в тёмно-синий бархат неба. Огонь уже слизал большую часть построек — догорали склад с припасами и вооружением, которые не успели разграбить дезертиры. Напротив остатков объекта, на небольшом удалении, в зареве пожара сидело трое мужчин.

Тот, что по центру, в потёртых галифе, заправленных в хромовые сапоги, гимнастёрке и кожаном плаще, с заметным удовольствием курил папиросы, выпуская витиеватые струйки дыма. Рядом сидел Клим Глебов, облокотившись на свой небольшой баул с вещами, и дымил «Герцеговиной Флор», разглядывая звёздное небо. Слева от них, подогнув ноги по-турецки, расположился Гавриил Платонович Кебучев. Профессор подложил под себя чемодан, чтобы не сидеть на голом песке, опёрся на саквояж и неспеша потягивал импортные сигареты, порой подолгу рассматривая, как дым стремиться в бесконечно далёкий холодный космос.

— Итак, я думаю, начать стоит с самого начала, с далёкого тысяча девятьсот второго года, не так ли?

— Михаил Михайлович, профессор, начинайте с того, что посчитаете нужным. Нам торопиться некуда.

— Хорошо. Но сначала я ещё пожую баранку — очень уж соскучился.

Мужчина, которого называли Михаилом Михайловичем, откусил кусочек баранки и стал мерно жевать, зажмурившись от удовольствия. Наконец, проглотил и начал.

— Позвольте представиться, товарищ Глебов. Михаил Михайлович Филиппов, тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года рождения. Профессор Санкт-Петербургского университета, член Санкт-Петербургского математического общества. Ну и далее, и тому подобное, как говорится. Широко известен в узких кругах как Александр Трилович, но об этом позднее...

— Позвольте. Какого, простите, вы сказали года рождения? Тысяча восемьсот...

— Родился я в тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, вы не ослышались, Клим. Под Киевом это было... Но события, о которых я хочу вам рассказать, начались и произошли большей частью в Санкт-Петербурге, в начале уже этого века... Итак, год тысяча девятьсот второй, моя лаборатория в Санкт-Петербурге, столице империи. Именно там я впервые наблюдал явление шаровой молнии — именно наблюдал самолично, а не слышал по чьим-то рассказам или читал в газете. Штука эта, появившись над зданием Адмиралтейства в сильную грозу, после того, как обыкновенная молния ударила в шпиль, повисла в воздухе прямо над самим зданием. Наблюдал я её со стороны Собора преподобного Исаакия Далматского. Шаровая же молния, феномен, покружив немного над Адмиралтейством, мерно спустилась на набережную Невы, проплыла над рекой и, выровнявшись по центру, исчезла, слившись с водой. Увиденное, наверное, могли бы подтвердить караульные — но, боюсь, их уже нет в живых.

Михаил Филиппов прервался и о чём-то задумался, после продолжил.

— В следующие несколько месяцев, списавшись с физиками, изучавшими и изучающими электрические явления по всему миру, я пришёл к выводу, что сей феномен можно и нужно исследовать, а для этого целесообразно зафиксировать. С этой целью я собрал, при помощи моего ученика, теперь уже профессора Гавриила Платоновича Кебучева, а тогда ещё просто диссертанта и помощника, так вот, я собрал некую установку, более всего похожую на известную нам всем клетку Фарадея. Расчёт был просто: любое электричество, а я успел провести опыты с различными по силе электрическими разрядами, оно распределялось внутри этой самой клетки, согласно законам классической физики. Соответственно, как я ожидал, если бы шаровая молния попала в эту самую клетку, то мне удалось бы её зафиксировать — ну и хотя бы банальным амперметром исследовать силу тока, а то и большее... Оставалась самая малость — дождаться грозы, то есть почти любой день в Петербурге летом, и заманить нужную мне шаровую молнию в созданную мною установку. Летом тысяча девятьсот третьего года мне это наконец удалось.

— Но эксперимент пошёл не по плану, да?

— Да, совершенно верно. Я не учёл, что шаровая молния по своей природе представляет собой высоко концентрированное электричество, переходящее в иное агрегатное состояние, близкое к плазме... Иными словами, это был сгусток электрического тока, неизвестной природы, а ни черта не молния, как можно было бы ожидать. Как следствие этого, шаровая молния, которую я уже успел было запечатлеть на фотопластине, залетев в подготовленную для неё клетку, не только не стала перераспределяться по прутьям решётки, но и, наоборот, стала расти в размерах и как будто бы создавать грозу прямо там, в моей лаборатории. Я, кстати, полагаю, что шаровые молнии и есть источник атмосферного электричества, который вызывает разряды в облаках во время грозы... Впрочем, это к делу не относится. В общем, я, скажу честно, не слишком хорошо подумав, на тот момент не нашёл лучшего выхода, как открыть окно и попытаться с помощью молниеотвода выгнать шаровую молнию из моей лаборатории, надеясь от неё таким образом избавиться. Как несложно догадаться, стоило мне открыть окно в грозу и взять в руки большой металлический стержень, как самая обыкновенная молния, для которой этот молниеотвод и был создан, ударила прямо в него. Как вы знаете, электрический ток ищет самый короткий путь в землю. В моём случае это должна была стать моя левая рука, но я, дёрнувшись, схватился ею за прутья решётка. В итоге, с другой стороны моё тело поразила шаровая молния, разряды прошли навстречу друг другу примерно с равной скоростью, встретились внутри меня и, спустившись через ноги в пол, вызвали оглушительный взрыв, к чертям разнеся мою лабораторию.

Профессор Филиппов снова замолчал. Посидел немного, покурил.

— Надо признаться, оказывается, это чертовски больно, когда через твоё тело проходит электрический ток такой величины. Но что оказалось ещё страшнее — так это то, что меня как бы схлопнуло между двух разрядов. Я до сих пор не уверен, как именно это произошло с точки зрения физики. Но так или иначе, я сам стал сгустком электрического тока, превратился в шаровую молнию. Могу лишь предположить, что вот такое столкновение зарядов и порождает данный феномен — но это спорные выводы...

— Михаил Михайлович, что было дальше? Как вы очутились в теле Александра Триловича?

— А вот тут произошло самое интересное. Первые несколько лет я существовал в виде шаровой молнии, бесцельно летал над Санкт-Петербургом и иногда смотрел на свою семью... В общем, каким-то чудом, став молнией, я сохранил все воспоминания, все мысли, которые были у меня в бытность человеком. И знания. Я стал прикидывать, что