Читать книгу "Любовь Орлова: Годы счастья - Нонна Голикова"

Был ясный морозный день, внуковские улицы утопали в снегу. Это был мой второй в жизни приезд на улицу Лебедева-Кумача. Через сплошной дощатый забор я заглянул на участок. К сожалению, мое детское воспоминание улетучилось. Старый кирпичный дом с большим мансардным этажом и террасой с белыми массивными столбами был угрюм и мало похож на то чудо, что хранила моя память. Массивные ворота, калитка, на одном из покрытых побелкой кирпичных столбов я обнаружил выемку, где прятался звонок, и нажал на кнопку. На звонок никто не ответил. Зато на соседнем участке я увидел женщину, представился, предъявил ей удостоверение Первого канала, объяснил цель своего визита и был приглашен к ней за калитку. Инесса Михайловна Шхвацабая занимала часть территории участка Орловой – раньше на этих пятнадцати сотках стоял домик сторожа. Мы поговорили, с Орловой она не была знакома, помогала Галине Александровой, от которой, собственно, и получила этот земельный надел. Мы договорились, что завтра, когда приедем с камерой, возьмем у нее небольшое интервью. Через забор я смог рассмотреть дом Орловой поближе. С детским воспоминанием он не совпадал, одряхлел, был печален и одинок. Но в Москву я возвращался воодушевленный – дом цел, и его можно показать телезрителям.

На следующий день съемочная группа отправилась из Останкина во Внуково. Пока мы выезжали из города, день был точно такой же ясный и солнечный, как и накануне. Но стоило нам повернуть с Киевского шоссе к поселку «Московский писатель», как мы оказались в густой пелене тумана, за которым не то что дома, руки вытянутой не было видно. Оператор усмехнулся: вот видишь, Орлова не любила давать интервью и сейчас от нас прячется, туману напустив. Что же делать?! Вернуться без видеоматериала невозможно, завтра эфир, а ведь еще надо текст написать и смонтировать сюжет. Пока мы ожидали тех, у кого ключи от ворот, туман рассеялся. К сожалению, французы, снимавшие дачу, отказались пустить нас внутрь, пришлось довольствоваться только внешними планами. Вот, повторил оператор, не хочет Орлова, чтобы ее дом по телевизору показывали. Я оглянулся на дом: казалось, он ни за что не откроет двери, ведь не пускала же к себе журналистов его хозяйка… И мне еще больше захотелось в него войти.

Пожалуй, именно с этой поездки я стал интересоваться всем, что можно было узнать об Орловой, ее жизни, творчестве и окружении. Главным итогом поездки стала моя встреча с домом и надежда, что и в нем что-то сохранилось.

В тот момент дачу занимали французы. Они снимали ее в девяностых и первой половине нулевых годов. К памяти бывших хозяев французы относились с почтением и в доме почти ничего не меняли. Фотографии Орловой разместили по стенам в красивых рамках, и, когда к ним приходили гости, первый тост за столом всегда провозглашался за Любовь Петровну, а затем гостям устраивали экскурсию по даче.

В следующий раз я оказался на даче Орловой через восемь лет. Григорий Александров-младший решил вернуться из Франции. Поселился он во Внукове, на даче, и однажды мы договорились о встрече.

Изнуряющая жара 2010 года, чудовищный смог. До Внукова по бесконечным пробкам из центра города мы добирались несколько часов. Гриша непрерывно звонил, спрашивал, где мы и скоро ли будем. Ворота на участок были не заперты. Припарковав машину, мы подошли к дому. На террасе лежал Гриша. Сил подняться у него не было. В доме был беспорядок и следы от вчерашней гулянки. Хозяин позволил нам самим осмотреть дом. Дом был построен 70 лет назад, но продолжал производить впечатление. Несмотря на то, что я вошел сюда впервые, у меня было такое чувство, что многое мне здесь знакомо: я уже прочитал к этому времени книгу Нонны Голиковой и был поражен точностью ее описания. Красный кирпич, белые оконные рамы с мелким переплетом, массивные столбы, подпирающие террасу, и знаменитые ситцевые шторы… Внутри белые стены и дубовые потолочные балки. Это была первая постройка в подобном стиле в СССР в 1930-х годах. Особо обратило на себя внимание отсутствие острых углов. Мы ходили по дому, пользуясь разрешением хозяина, фотографировались, разглядывали все с неподдельным интересом. Большая гостиная с камином, знакомым по фотографиям. Вот только парусника на нем уже не было: он развалился, когда его попытались переставить на другое место. Уцелели кованые детали: каминные принадлежности, подсвечники в виде перевернутых сердечек. В буфете огромный набор фужеров фирмы Мозер, подарок Орловой от президента Чехословакии маршала Свободы, о чем он собственноручно расписался на своей парадной фотографии. В маленькой комнате стояли коробки, в них – письма, документы, фотографии, негативы. Смотрим: вот Орлова с Чарли Чаплином у него дома в Швейцарии, а вот она с Марлен Дитрих. И еще бесконечное количество писем и открыток, поздравления с праздниками от друзей, чьи имена сейчас – золотой фонд отечественной культуры и науки: Петра Капицы, Игоря Моисеева, Сергея Образцова и многих других. Так что часть архива легендарной кинематографической семьи все-таки сохранилась! Люстры на потолке тоже помнили своих хозяев.

Гриша нас не сопровождал, он, лежа на диване, отвечал на наши вопросы. Нам хотелось знать, что принадлежало Любови Петровне, а что появилось на даче уже после ее ухода. Но больше всего нас беспокоила мысль о том, как можно в таком доме просто жить, ведь это музей, и он должен быть сохранен!

Я решил остаться, чтобы на следующий день поговорить о судьбе дома. Ночевать я поднялся в спальню Орловой. Признаюсь честно, было странное чувство. «Тебе было там уютно?» – спросила меня потом Нонна Юрьевна, которая много жила и бывала в этом доме в детстве и молодости. Нет, уюта там не было, было чувство тревожного напряжения, будто дом ждал решения своей судьбы…

Я всю ночь думал о том, как же сделать так, чтобы здесь был музей, дом должен быть таким, как при жизни хозяев. Ведь сохранены музеи-квартиры многих выдающихся деятелей искусства. Неужели самая легендарная отечественная кинозвезда не заслуживает того, чтобы ее дом, который был так любовно создан ею, стал местом сохранения ее памяти? И хотя много воды с тех пор утекло, обстановка комнаты в основном оставалась такой же, какой и была когда-то задумана Орловой. Большая кровать, угловой диванчик, огромное зеркало и туалетный столик, задрапированные ситцем. Ткань эту прибивала своими руками Любовь Петровна. Конечно, за долгие годы материал обветшал. И все же он был тот самый, купленный Орловой в Лондоне. На белом фоне яркие букеты, переплетенные в причудливый орнамент. Вот только шторы на окнах не сохранились. За зеркалом, в стене, спрятаны полки с папками и альбомами. Перед тем как отправиться спать, я пошел в ванную комнату. Воды не было. Электричество тоже не работало. Всю ночь я не смыкал глаз. Что делать? Вот дом, многое сохранилось, часть архива цела, мебель и даже посуда остались. Удивительно, но дом Орловой и Александрова продолжал жить. Почти все вещи были на своих местах, как при жизни хозяев. В гостиной на том же месте стоял тяжелый дубовый стол со скамьями, около камина располагались массивные кресла, в центре – рояль. Что же, думал я, завтра поговорю с Гришей, узнаю, какие у него планы относительно всего этого.

Утром мы долго говорили. Моя идея была проста: сохранить то, что осталось на даче, создав музей. Спрашиваю Гришу: как он отнесется, если мы объединим усилия и создадим на даче музей? Дом получил бы новую жизнь как арт-объект. При этом музейный статус позволил бы максимально сохранить его в том виде, в каком он был при жизни Любови Петровны и Григория Васильевича. Он что-то отвечал, мысль же проступала одна: ему не хочется заниматься этими хлопотами, но ему нужны деньги. И вообще, жить в этом доме нельзя. «Он меня душит… Старик, давай так, – сказал он, – мне нужны деньги, при этом все равно, что будет в доме потом – музей или сами жить будете, главное – не ломайте дом, а то она… – Гриша сделал многозначительную паузу. Она… не простит! Ты же понимаешь, это не просто дом, это земное проявление сущности Орловой». Когда потом я рассказал об этом разговоре Нонне Юрьевне, она сказала: «Подумать только! Люба создавала этот дом для себя и Гриши и не пускает в него никого! В нем семье, которую она не принимала при жизни, было как бы “позволено” жить, только пока в этом нуждался одинокий и беспомощный Григорий Васильевич. Скоропостижно умирает его сын в пятьдесят три года, вдова сына Галина выходит замуж за старика Александрова, но переживает его ненадолго. Внук жил вне дома, а как только в нем поселился, по его же признанию, дом стал его душить! Вот сила духа и присутствия – я имею в виду Любу! Она столько сил и энергии – энергии любви – вложила в создание своего жилища, что без нее здесь ничего невозможно!»