Читать книгу "Имперские истории - Денис Юрин"

«Ничего себе добропорядочные горожане, в городе-то страсти кипят. Каждый со скукой по-своему борется, хорошо еще, что так, что, как в Альмире, погромов не устраивают, – нашел хоть что-то положительное гном в уйме без толку потраченного времени. – Это последняя, если и здесь ничего интересного, то придется шататься по темным закоулкам. Авось там кого-нибудь найду».

Внимание уже натершего огромные мозоли в новеньких, еще не разношенных сапогах гнома привлекло маленькое, весьма уютное с виду заведеньице. Двухэтажное здание с балкончиками и замысловатыми завитушками на фасаде. На окнах кружевные шторки, а по оконным рамам и двери шли расписные узоры на вольную тему местной растительности. Народу внутри было немного, горожане почему-то обходили это заведение стороной, хотя те, кто собирался внутри, выглядели вполне прилично и никак не походили на спившихся бродяг.

Со вкусом оформленная вывеска гласила: «Голубчик». «По-видимому, жители Торалиса просто недолюбливают голубцы. А мне вот без разницы, как капусту жрать: кручеными листьями или мелко порубленную, лишь бы к ней еще и мясо прилагалось», – подумал гном и под удивленными взглядами проходивших мимо горожан, важно подбоченясь, переступил порог.

То, что он ошибся, стало понятно сразу. Голубцами не пахло, тушеной капустой тоже, в ноздри гнома ударили омерзительные, приторно-сладкие ароматы духов, забивающие другие запахи. Посетителей было немного, человек двадцать, и все какие-то странные: разряженные как куклы, с подведенными тушью ресницами и напомаженными губами. Шум разговоров затих, как только Пархавиэль переступил порог. Двадцать пар мужских глаз уставились удивленно и растерянно на необычного посетителя. Кто-то недовольно наморщил напудренный носик, а кто-то, наоборот, лукаво улыбнулся упитанному, крепко сложенному гному.

«Ага, а вот и люди искусства, о которых Нивел говорил. Ну и мода в этом городишке! Сразу видно – центр культуры. Не мужики, а неженки, цветочки клумбовые… – вспомнил Пархавиэль рассказы попутчика о том, что Торалис – город искусства и что те, кто с прекрасным сопричастен, немного отличаются от обычных обывателей. Однако скромный юноша постеснялся уточнить, на сколько „немного“ и в чем именно эти отличия заключаются. – Ладно, доходящих до нужного градуса здесь вроде бы нет, но, пожалуй, я все-таки останусь. Судя по одежонкам, деньжата у мазилок да рифмоплетов водятся, значит, и разбойнички на публику эту позариться могут. Авось повезет».

Размышляя, стоит ли оставаться или лучше уйти, гном простоял на пороге около минуты, а потом направился к пустовавшему столику. По затихшему залу волною прокатился вздох облегчения, а из дальнего угла послышались хлопки одобрения. Пархавиэль еще больше нахмурился. Реакция окружающих на его появление была, мягко говоря, неадекватной. Гном привык, что люди смотрят на него с высоты своего роста, то есть сверху вниз, как в прямом, так и в переносном смысле. Многие боятся гномов, другие презирают. Здесь же подавляющее большинство посетителей были почему-то искренне рады его приходу, некоторые даже приветливо подмигивали. Пархавиэль оказался в центре внимания. Ему стало не по себе и захотелось уйти, но негласный закон путешествующих гномов гласил: «Раз сел за стол, нужно выпить и закусить!»

– Чего изволите? – прозвучал вдруг сбоку мелодичный голос шустро подбежавшего к столу разносчика.

Тонкие, подвижные губы двадцатилетнего паренька растянулись в искренне дружелюбной улыбке. Накрашенные ресницы заморгали, а руки как-то странно изогнулись, держа на уровне груди пустой поднос. Вид молодого мужчины был настолько омерзителен, что гному вдруг захотелось со всей силы заехать ему каблуком по зубам.

– Тушеной капусты, свинины, отварной или жареной, пива и огурцов. – Пархавиэлю все-таки удалось подавить душевный порыв и сделать заказ.

– Такого не держим, – пропел юноша, закатив к потолку накрашенные глазки. – Наши посетители люди воспитанные, они терпеть не могут грубости и грубую пищу.

– Так я вроде еще и не хамил, – развел руками пораженный отказом гном.

– Как же не грубил, а разве не оскорбление заказывать такие омерзительные, гадкие вещи? Счастье, что повар не слышал. Ах, бедный Жано, он не выдержал бы такого… – тяжело вздохнул юноша и, вдруг погрузившись в печальное раздумье, удалился.

– Мяса тащи да овощей каких! – выкрикнул гном ему вслед.

Разносчик презрительно фыркнул и отмахнулся от Пархавиэля рукою так же небрежно, как стряхивают крошки со стола.

– Ну зачем ты мальчика обидел, он же такой милый, – пропел нежный голос за спиной.

Пархавиэль почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука и кто-то томно, с придыханием задышал в самое ухо.

– Ты почему такой сердитый? Просто злюка какая-то… – шептал мужской голос, а мягкая ладонь начала оглаживать его шершавую щеку.

Вдруг до гнома дошло, почему таверна называлась «Голубчик» и почему у всех мужчин накрашены губы. Не столько со злости, сколько со страху, Пархавиэль вцепился зубами в начавшую расстегивать ворот рубахи руку, а затем, опрокинув стул, вскочил из-за стола и, как обезумевший носорог, сметая все и всех на своем пути, кинулся к выходу.

Только пробежав без оглядки более двух сотен шагов, гном остановился и решил посмотреть, нет ли погони. К счастью, его не преследовали. Мысль о том, что бы могло случиться, пойми он что к чему чуть позже, была настолько противна, что ему захотелось вернуться и сжечь проклятый притон, пристанище жеманных «мужчин», позабывших о своей истинной сути.

Изменение тактики дальнейших действий также не принесло плодов. Карман Пархавиэля оставался по-прежнему пуст, а время шло. Бродивших в одиночку по городу было много, но на них или никто не нападал, или обстоятельства не позволяли гному воспользоваться плодами победы.

Пожилой толстячок в атласных, запачканных грязью трико и рубашке с оторванными манжетами, с трудом перебирая пухленькими ручками по стене, полз домой. Жил он явно в верхней части города, но заплутал и теперь, как бабочка, летящая на огонь, брел на свет горевшего в конце проулка фонаря. Оступившись, богатый купец, а может, уважаемый член городского совета упал и забарахтался в луже, пуская газы рыгая и взывая о помощи несвязным бормотанием, то и дело срывавшимся на визгливый крик.

Возиться с пьяным не хотелось, но когда пуст карман, приходится возиться в грязи. Засучив по локоть правый рукав, Пархавиэль ухватился за ворот рубахи ушедшего в заплыв толстяка и волоком вытянул его на сухое место.

– Куда тебя? – спросил гном у пьянчужки, предварительно приведя его в чувство несильными ударами по щекам.

– Домой, – промычал стопятидесятикилограммовый тюк жира и показал рукой в сторону фонаря.

Незнание куда идти, удушающий смрад винных паров, текущие изо рта ноши слюни и вялое брыкание были далеко не всеми неудобствами, но душу гнома согревало предвкушение, сколько звонких серебряков отсыплет жена богатого толстяка, благодарная за доставку драгоценного сокровища.

Пархавиэль дотащил тело до указанного фонаря, посадил его на землю и после того, как немного перевел дух, стал легонько шлепать по щекам. На двадцать пятом ударе тучный, потный мужчина наконец-то приоткрыл тонкие щелочки слезившихся глаз.