Читать книгу "Эль-Сид, или Рыцарь без короля - Артуро Перес-Реверте"

– Мой повелитель приказал еще кое-что передать тебе. Это касается денег.

– Слушаю.

– Моих людей содержит эмир, и с этим все в порядке… Но тебе надо ведь платить жалованье своим бойцам, и потому ты уже располагаешь нужной суммой для первой выплаты. А также и средствами для похода на северо-восток. Как договаривались.

– Отрадная новость. Мне вручат деньги его казначеи?

Мавр пожевывал укроп, не торопясь с ответом. Потом наконец выплюнул веточку:

– Мой повелитель, да пребудет с ним благодать Всевышнего, считает, что это неудобно – передавать деньги христианскому воинству из своих рук. Пока, по крайней мере. Не думай, что этих денег нет. Они есть! Но государь хочет соблюсти кое-какие условности… Понял?

– Пойму, если объяснишь остальное.

Якуб аль-Хатиб поглядел в сторону Сарагосы:

– Там, в городе, есть один иудей. Человек очень богатый. Занимает видную должность. Он собирает налоги для моего государя.

– Сдается мне, я видел его в Альхаферии на пиру.

– Да, это был он. Зовут его Ариб бен-Исхак. Затея – в том, что он как бы даст тебе ссуду. Беспроцентную, само собой.

Руй Диас на миг задумался. Теперь он начал понимать замысел эмира.

– Мне не нужен заем, – сказал он наконец.

– При всем моем уважении, Сиди, позволь тебе сказать, что ты ошибаешься. Если мой повелитель считает, что тебе нужен заем, значит нужен.

– И на какой же срок?

– Это ты должен обговорить с иудеем сам.

– А деньги он даст мне, а не Мутаману?

– Именно так.

Руй Диас все еще раздумывал. И злился на себя, что не сумел предвидеть такого. Дело тут не только в том, что эмир хочет соблюсти приличия. Это еще и хитроумный способ переложить платеж на другого. Если поход будет удачен, то добыча и «королевская пятина» возместят Мутаману все расходы и ему не составит труда вернуть долг благодаря христианскому воинству – сплошные выгоды и никакого риска. А распорядится судьба иначе – эмир все равно ничего не потеряет, долг же отдавать придется ему, Рую Диасу, если он к этому времени еще будет жив. Дело будет исключительно его. А уж вернет он или нет, Мутамана не касается.

– Нет, все-таки твой повелитель редкостно мудр.

Мавр, довольный, улыбнулся:

– Всевышний, помимо прочего, одарил его еще и этим.

Они той же дорогой возвращались в лагерь вдоль берега, когда ветерок донес с далеких минаретов голоса муэдзинов, созывающих правоверных на молитву. Руй Диас заметил, что тени от деревьев уже сравнялись с их высотой.

– Третья молитва, – сказал он, останавливаясь.

Якуб был явно приятно удивлен:

– Ничего, если я?..

– Да пожалуйста.

Мавр еще мгновенье задумчиво глядел на него. Потом, по камушкам войдя в тихую воду, вымыл лицо и руки, затем, разувшись, – и ноги до щиколоток. После недолгого раздумья Руй Диас присел рядом с ним на корточках:

– Разрешишь присоединиться?

Мавр просто оцепенел от изумления:

– Ты знаешь вечернюю молитву?

– Я все молитвы знаю.

– И движения тоже?

– Да.

– Но ты же христианин.

– Мы молимся тому же Богу, а Бог – один. – Он тоже начал разуваться. – Ля илях-иль-ала… Нет бога, кроме Бога, и Магомет пророк его, а Иисус Христос – другой великий пророк. Разве не так?

Мавр обрадованно кивнул:

– Так. Это совершенная правда.

– А потому я не вижу, что мешает нам помолиться вместе.

Мавр на какое-то время замер и онемел.

– Ты странный человек, Сиди, – вымолвил он наконец.

– Нет, раис Якуб. – По обычаю, Руй Диас провел влажной ладонью по лицу. – Просто я – человек из приграничья.

После омовения оба – все так же босиком – повернулись лицом на восток. Якуб, так и не оправившись от удивления и словно не веря своим глазам, украдкой следил за каждым движением своего спутника, в точности повторявшего его собственные.

– Аллах акбар…

Оба подняли руки на уровень плеч, затем скрестили на груди, потом, подавшись вперед, опустили на колени. И хором нараспев повторяли слова молитвы. Потом простерлись на земле, коснувшись ее лбом, и трижды восславили Всевышнего.

По окончании молитвы молча обулись. А когда Руй Диас поднялся на ноги, он по глазам мавра – тот не сводил с него восхищенного взгляда – понял, что сегодня завоевал сердце этого человека. Сердце – и верность до самой смерти.

V

За главной мечетью начинались узкие улочки еврейского квартала. Стены домов были выбелены, а двери, ставни и окна – выкрашены в синее, зеленое и красное, однако слабеющий дневной свет приглушал яркость цвета, покрывал все угрюмой серой патиной. Харчевни и лавчонки уже стали закрываться, а в открытых зажигались лампады, бросавшие наружу маслянистый рассеянный свет. Близился тот час, когда сумерки медленно уступают место тьме.

Их провожатый шагал слишком быстро, и Диего Ордоньес сказал ему:

– Эй, конец света еще не сейчас, и мавры не преследуют… Сбавь рыси.

Тот остановился, поджидая их – Ордоньеса, Мартина Антолинеса и Руя Диаса. Это был тучный молодой еврей в одежде из грубого сукна и в шерстяной шапке.

– Да мы уже почти пришли, – сказал он по-кастильски.

– Тем более не надо так бежать.

– Отвяжись, – сказал Руй Диас.

– Иудейская собака.

– Оставь его, я сказал.

Ордоньес хмуро поглядел по сторонам. Капюшон плаща – точно такой же, как у его спутников, – закрывал ему лицо и делал его похожим на какого-то зловещего монаха. Под складками одеяния угадывалась рукоять меча.

– Не нравится мне этот квартал. И люди эти – убийцы Христа – не нравятся.

– Один из них даст нам денег. Так что – заткнись и терпи.

Они прошли еще две улочки, поворачивая и петляя, пока проводник не остановился у ворот дома, над которыми как раз в эту минуту слуга зажигал светильник. Юноша о чем-то коротко переговорил с ним, показал на троих христиан и, не сказав больше ни слова, исчез во тьме. Ордоньес остался снаружи на карауле, а двоих других слуга ввел дом.

– Какая честь для меня, – сказал хозяин дома.

Арибу бен-Исхаку на вид было лет шестьдесят. Он был долговяз, очень сухопар и одет много хуже, чем на пиру у эмира. Полосатый бурнус болтался на костлявом теле. У него были длинные руки с чересчур длинными ногтями, на бородатом лице выделялся крупный нос, а вытянутую узкую голову венчала красная шерстяная кипа. На пальце левой руки сиял огромный золотой перстень – единственное его украшение. Всего примечательней у него глаза, подумал Руй Диас, темные, печальные и умные.