Читать книгу "Зигги Стардаст и я - Джеймс Брендон"

Ее глаза широко раскрыты. Слезы текут по лицу, но я не отвожу взгляда. Потому что не сдамся.

– Только если ты хочешь, чтобы я ему сказала.

– Нет! Я совершенно определенно не хочу. Он передумает, и тогда – кто знает, что… Нет! Это была ошибка, доктор Эвелин. Ошибка, которую снова можно исправить. Я знаю, что можно. Пожалуйста.

Она смотрит. И смотрит. И смотрит. Потом качает головой и отворачивается к окну.

– Могут быть другие способы… не знаю… Я тут искала информацию…

– Нет! Никакого другого способа нет! ДОКТОР ЭВЕЛИН! – Она вздрагивает, поворачивается обратно. – Пожалуйста…

На сей раз я это вижу. Одинокую слезу, катящуюся из ее глаза. Прослеживаю ее медленное движение по щеке.

– Мне нужно, чтобы ты был на сто процентов уверен, что это то, чего ты хочешь, – говорит она.

– Ни в чем в жизни не был так уверен! – И, для разнообразия, это правда.

Никто из нас не двигается.

Потом она смахивает со щеки слезу и говорит:

– Идем.

25

Мы шагаем по коридору. Надо миновать всего пару дверей, но у меня внезапно возникает ощущение, что за это время она надевает черный плащ с капюшоном и тащит за собой косу, чье сверкающее лезвие царра-а-аппппает линолеум.

Хватаю себя за запястья.

Молчим.

Она открывает дверь, включает флуоресцентные лампы. Светильники придают свежему слою желтой, как моча, краски стен дополнительный лоск. Пахнет спреем-дезинфектором и спиртом для протирки: экстраостро, экстрачисто. Почти что слишком. Я совершенно уверен: это та самая комната, в которой Розмари только что родила своего ребенка[55].

Зеркальная стена за деревянным столом и стулом отражает кого-то, кого мне никак не удается узнать. Увидев себя, вздрагиваю: бледнее обычного, запавшие глаза с красными белками, обведенными чернотой. Боже… Что ж, хотя бы дезодорантом не забыл побрызгаться.

– Ладно, – говорит доктор Эвелин, стягивая на зеркало экран и подключая проектор слайдов. – Ты все помнишь?

– Думаю, да.

Сажусь в кресло, заново знакомясь с обстановкой:

1. Огромный ящик, похожий на увеличенный проигрыватель, ощетинившийся рукоятками, числами и научными терминами, которых я не понимаю.

2. Четыре электрических провода с кожаными манжетами на пряжках, соединенные с ящиком; каждый аккуратно свернут, точно миниатюрные четки.

3. Наушники с дополнительной мягкой прокладкой, такой толстой и пухлой, что рядом могла бы взорваться атомная бомба, а я бы и не узнал.

4. Красная тревожная «кнопка облегчения», тоже соединенная с ящиком. Нажми на нее – слайд на проекторе сменится, и боль прекратится.

– Ты помнишь, что нельзя крутить никакие рукоятки, верно? – возится с проводами. – Мы выставили их точно на тот уровень, на котором они должны быть.

Киваю. Она останавливается и смотрит на меня. Пахнет сухими цветами.

– Джонатан, ты уверен, что хочешь этого? Можем…

– Уверен, – обрываю я.

– Ладно…

Застегивает ремни на обоих запястьях.

– Не слишком туго?

Мотаю головой. Доктор протягивает остальные два мне – закрепляю их на бедрах.

– Теперь наклонись вперед, прижмись лицом к искателю, – говорит она, пристраивая видоискатель максимально плотно на голове. Он соединен с ящиком и очень похож на красный ручной диаскоп, который однажды подарила мне на Рождество бабушка. Только без мультяшных слайдов.

– Вот, – вручает пульт с кнопкой. Я придвигаюсь спиной к спинке кресла. – Это твоя клавиша, помнишь? Можешь нажать ее в любой момент. Вообще в любой. Если почувствуешь, что невмоготу, пойдем дальше. Все очень просто. Не дави на себя слишком, ладно? Это нужно тебе, а не мне.

Сердце вибрирует, готовясь к атаке.

– И последнее. Помни, лучше держать рот закрытым. Сохранение молчания позволит мыслям оставаться сфокусированными и стабильными для обеспечения наиболее полного воздействия. Если понадоблюсь, я буду здесь, в соседней комнате.

Она улыбается, но улыбкой врача, который только что сказал пациенту, что у того рак, – и надевает мне на голову наушники.

Бесконечное Безмолвие Космоса.

Вууш, вууш, вууш.

Наклоняюсь вперед, вжимаюсь лбом в искатель, на шаг ближе к черной дыре. Флуоресцентные светильники гаснут. Темнота. Пульс бьется в ушах.

Вууш, вууш, вууш.

Закрываю глаза. И молюсь сломанному Зигги на Кресте. Молитва в четыре слова:

«Пожалуйста. Излечи. Меня. Навсегда».

Тишину пронзает отдаленный гул. Включается проектор слайдов, заполняя экран передо мной слепящим белым светом. Я щурюсь и постепенно приспосабливаюсь.

Ладно, ладно, ладно, ты сможешь это сделать, Джонатан Коллинз. Ты сможешь вылечиться навсегда.

Чш-клик. Карусель проектора включается, открывая в видоискателе первый слайд.

Фотография красивой загорелой блондинки в бикини в горошек заполняет экран. Она лежит на спине перед расписным задником, изображающим тропический пляж, глядя на меня, словно говоря: «Ах ты проказник, нехороший мальчик!» Завязки на бикини развязаны, поэтому стоит ей сесть – и она останется без лифчика.

Мне жаль ее. Глаза печальные, одинокие и отчаявшиеся. Наверное, позируя для снимка, она заработала пару долларов. Может, хотела стать знаменитой актрисой или еще кем. Интересно, знала ли она, для какой цели позирует? Интересно, знала ли, что позирует для такого, как я, глядящего на нее, сплошь опутанного ремнями, точно какой-нибудь чокнутый наэлектризованный извращенец? Интересно, стала бы позировать, если бы знала…

Чш-клик. Карусель поворачивается.

Блондинку в бикини сменяет этакий Мэр Города Мэнсвиля в плотно сидящих плавках. Его идеально вылепленные мускулы – словно волны, плещущиеся о скалы, на которых он позирует, особенно мощно бугрясь между ног. Волосы, стриженные перьями, и усы того же блондинистого цвета, как и кустики на грудных мышцах. Я сглатываю. Он похож на Скотти, только старше, и…

Разряд проносится по бедрам, сотрясает пенис. Блинский БЛИН! Еще один разряд пронизывает запястья, устремляется вверх по рукам, электризует каждый нерв на своем пути, разносит клетки в клочки.

Я кричу.

Держи рот закрытым, держи рот закрытым, держи рот закрытым. Сосредоточься, чтобы вылечиться от этого раз и навсегда.

Ноги дергаются в конвульсиях.

Руки спазмируют и горят.