Читать книгу "Зачем мы говорим - Тревор Кокс"

Проникновенное звучание кажется нам сегодня очень старомодным, но когда эта манера исполнения только появилась, такое публичное проявление близости и личных чувств было принято неоднозначно. «Стоит мне включить приемник, и я обязательно услышу, как они завывают и блеют, только портят воздух и выкрикивают бессодержательные слова, выпевая их под ужасные мелодии, – жаловался в 1932 году архиепископ Бостона О’Коннелл. – Это – дегенеративная форма пения, истинный американец не будет заниматься таким низкопробным делом». В Британии Сесил Грейвз, контролировавший выпуск программ на BBC, издал инструкции, в которых предписывалось не пускать «конкретно эту мерзкую форму пения» на радио [30]. Критики считали такое пение женственным и эмоционально неполноценным, но они проиграли.

Одним из величайших певцов, выступавших в этой манере, был Бинг Кросби. Он начал карьеру как актер варьете, но быстро приспособил свои сценические навыки к новым возможностям, которые давал микрофон. Тем не менее важнейший вклад в музыку Кросби сделал не своим пением: он финансировал развитие магнитной звукозаписи. Появление магнитной ленты улучшило качество записываемого звука и, что еще важнее, позволило с легкостью редактировать записи с помощью ножниц и клейкой ленты. Ошибки во время выступления больше не впечатывались навеки в воск или резину, их можно было удалить.

Кросби терпеть не мог, когда ему приходилось повторять живые выступления на радио, чтобы их можно было передавать в разные часовые пояса Соединенных Штатов Америки, поскольку это сокращало время, которое он мог провести на поле для гольфа. В 1946 году недавно созданная ABC Radio Network постаралась облегчить мегазвезде жизнь и записала его шоу Philco Radio Time на диск. Но качество звука было ужасным, и слушатели быстро поняли, что Кросби не поет вживую, в результате чего пострадал рейтинг компании. Решение нашлось в поверженной нацистской Германии. Запись на магнитную ленту уже была изобретена и использовалась в германских радиопередачах во время Второй мировой войны. Первый случай, продемонстрировавший возможность передачи звука, произошел посреди ночи – союзники услышали оркестровую музыку, но в это время музыканты уже должны были спать. Союзники знали, что немцы использовали что-то получше цилиндров и дисков, потому что в записях отсутствовали характерные поверхностные скрежет и треск. После войны были обнаружены катушечные записывающие устройства, называвшиеся магнитофонами, их перевезли в Америку, где новую технологию проанализировали, скопировали и усовершенствовали. Кросби понял, что магнитная лента может облегчить ему жизнь, поэтому решил вложиться в это предприятие [31]. Как только для шоу Кросби начали использовать магнитную ленту, он стал практически шептать в микрофон, поскольку тихие звуки больше не поглощались поверхностными шумами, как при записи на диск. Слушатели думали, что он опять выступает вживую, и рейтинги радиошоу Кросби выросли до прежнего уровня [32].

Другие увидели потенциал электроники в том, что она способствовала выражению сильных эмоций в песнях о происходящих в мире катаклизмах. Билли Холидей была одной из величайших джазовых певиц начала XX века. У нее было трудное детство, она драила полы и была девочкой на побегушках в борделе, прежде чем начала зарабатывать пением. В некрологе New York Times говорилось следующее: «Мисс Холидей стала певицей скорее от отчаяния, чем по желанию» [33]. Послушайте ее исполнение Strange Fruit, это душераздирающее описание чернокожих мужчин и женщин, жертв суда Линча, повешенных на тополях, и вы почувствуете, что она передает и трагизм собственной жизни. Она постоянно меняет тон и поет очень печально, но так спеть было бы невозможно, если бы она выступала без микрофона и пела громко.

Сегодняшние певцы и авторы песен тоже заставляют слушателей почувствовать, будто они проникают во внутренний мир исполнителя. Как написала музыкальный обозреватель Китти Эмпайр, «поклонников музыки захватывают внутренние переживания и муки автора и исполнителя. Мы думаем, что песни напрямую связаны с самыми уязвимыми местами артиста. Нас восхищает надтреснутый голос, блеснувшая слеза» [34]. Профессор Никола Диббен из Шеффилдского университета исследует эмоции в музыке, она не только написала о личных переживаниях в записях Эми Уайнхаус и Адели, но и лично работала с Бьорк. Она рассказала мне, что развитие технологии звукозаписи и особенно использование микрофона позволило создать «переход к очень индивидуалистическим и почти нездоровым отношениям [слушателей] с конкретными звездами». Крупные планы в фильмах породили культ кинозвезд, «крупные планы» голоса, которые улавливает микрофон, приводят к появлению поп-звезд.

Никола находит материал для исследования в самых неожиданных местах. Однажды она была в парикмахерской и была поражена реакцией своего стилиста на песню Адели. Обычно на музыку, которая звучит в общественном месте, обращают мало внимания, но, когда заиграла песня Адели, мастер сказала что-то вроде «боже, как мне нравится эта вещь, она рассказывает о моих переживаниях, она как будто рассказывает о моей жизни».

Чтобы узнать, как музыкальные продюсеры усиливают чувство интимности в поп-музыке, Никола исследовала хит Адели Someone Like You [35]. Эта песня в 2011 году стала самым продаваемым синглом в Великобритании и получила премию «Грэмми» за лучшее сольное исполнение поп-музыки. Слова песни очень эмоциональные, они передают автобиографическую историю о женщине, которая смирилась с расставанием. Адель поет под простой аккомпанемент фортепиано, который постепенно становится все более интенсивным. Но секрет проникновенного звучания кроется в том, чтобы заставить слушателя почувствовать, будто Адель физически находится рядом. Естественно, когда кто-то находится близко, эмоциональные реакции человека усиливаются. Чтобы этого достигнуть, музыкальный продюсер располагает микрофон очень близко к певцу, а затем применяет эффект звуковой компрессии. Это усиливает самые тихие места в песни таким образом, что можно услышать даже незаметные звуки, например дыхание певца [36]. Здесь требуются художественные ухищрения, потому что подвергшееся компрессии пение – это не совсем то, что мы услышали бы, если бы Адель пела без микрофона. Если в начале эпохи звукозаписи делались попытки точно отобразить голос певца, то в последние 50 лет продюсеры, наоборот, стараются его улучшить. И даже то, что воспринимается как берущее за душу пение, как в Someone Like You, на самом деле представляет собой гиперреальную постановку. Однако, как и в случае с другими аспектами современного звукового дизайна, это работает, только если слушатель не осознает акустического мошенничества.

Голос Адели в балладе, подобной Someone Like You, нуждается в компрессии, чтобы она могла полностью использовать свои вокальные способности. Если противопоставить начало и конец этой записи, становится очевидным резкий контраст в пении между задумчивым началом и тем, как Адель резко усиливает звучание в конце. И все же финальная часть записи звучит ненамного громче начала из-за использования компрессии.

Получившиеся в результате близость и интимность могут внезапно бросить в дрожь. Никола Диббен объясняет, что если произвести беспристрастный анализ невероятного вокала Джарвиса Кокера, то окажется, что он «как ни странно, отвратителен». Альбомы в стиле брит-поп, которые Кокер записал с группой Pulp в 1990-е годы, рассказывают о запретной любви, вуайеризме и сексе. Когда Кокер поет о любовной связи в песне Pencil Skirt, его пение полно утрированных звуков, производимых губами, языком и дыханием. Такой акустический «крупный план» помещает слушателя вплотную к певцу, когда он говорит: «Давай ложись у стены и смотри, детка, как исчезает моя совесть». Так голос превращает слушателя в извращенного участника процесса.