Читать книгу "Реанимация судьбы - Марина Крамер"

– Ой, Драгун, хватит! – капризно велела Оксана. – Арсик все обдумал. С женой все равно редко видятся, она у него какая-то бизнесвумен, все мотается по командировкам. А у меня такая же ситуация – Севки вечно дома нет, а если дома – то по уши в своем ноутбуке. Что мне теперь – не жить?

– Ну, как знаешь, – сдалась я, понимая, что все равно не смогу ее переубедить, только время и нервы потрачу. – Просто будь чуть более разумной, чем обычно, а? Не хочу напоминать о том, что было не так давно.

Чуть более полугода назад Оксана предприняла одну за другой две попытки суицида, и мне стоило огромных трудов сделать так, чтобы она не оказалась в психиатрической лечебнице. Наверное, стоило все-таки уложить ее туда хотя бы на двадцать дней…

– Деля, я в порядке, – заверила Оксана бодрым голосом. – Все ведь хорошо. Я ему помогаю сценарий писать.

– О, начинается… – процедила я. – Опять сценарий? Что он на этот раз тебе пообещал? Деньги, славу, приз кинофестиваля – что?

Оксана обиженно замолчала, и я поняла, что попала в точку – именно этим Колпаков и взял тщеславную Владыкину. Разумеется, никаких денег он ей не заплатит, сделает все, чтобы в последний момент ее не оформили в съемочную группу, а о призах и прочем даже думать смешно – человек снимал такое тошнотворное «мыло», что перспектив не было никаких. Но Оксана, ослепленная, как обычно, страстью, ничего об этом думать, разумеется, не хотела. Сейчас Колпаков будет для нее талантливым, известным, блестящим, настоящей «звездой» (чьего имени, кстати, практически никто не знал). А потом мне, увы, как всегда, достанутся ее слезы и покаянные вопли на тему «как же я могла так ошибиться». Ничего нового…

– Ты, Делька, как была злая, так и осталась, – выдавила наконец подруга. – Никакое замужество тебя не изменило.

– Разумеется – я злая, потому что никогда не поддерживаю твоих глупых прыжков по разным койкам. А вот если бы кивала всякий раз согласно, была бы белая и пушистая, да? Ты, смотрю, забыла уже, как рыдала и мечтала вернуться к Севе. Так подумай вот о чем – ты исчерпала лимит его терпения, и больше он тебя не простит. Просто подумай об этом между порывами неземной страсти к Колпакову. Он-то испарится, как в прошлый раз, а ты с кем останешься?

– Никуда он не испарится, – заявила Оксана. – Куда ему деваться? Он совсем с катушек съехал, без меня двух слов написать связно не может.

– Ну, это аргумент, конечно. Короче, Оксанка, мне надо идти, я работаю вообще-то.

– Понятно. А мне вот никуда не надо, я не работаю! – с вызовом бросила она.

– Ну, в этом не я виновата. Мне действительно пора.

Я не успела попрощаться – Оксана бросила трубку. Она же еще и обиделась, видите ли.

Открыв окно, чтобы немного проветрить кабинет, я посмотрела вниз. Клумба под окном полыхала оранжевым и фиолетовым – шафраны цвели, окружая астры. Уже начала желтеть листва, скоро пойдут дожди.

Не люблю осень – всегда подавленное настроение и полное нежелание выбираться из-под одеяла по утрам. Хотя в последнее время это не зависит от времени года.

Мне трудно уезжать из дома раньше Матвея, кажется, что это неправильно. А у него, как специально, лекции начинаются после одиннадцати, да и медицинская академия находится всего в трех остановках от нашего дома, он даже машину не всегда берет, пользуется трамваем. Меня все еще удивляло, что Матвей совершенно не тоскует по операционной, не вспоминает об операциях.

Он вполне доволен новой жизнью, новой должностью, новой работой, которая отнимает у него ничуть не меньше сил, чем практическая деятельность.

Он все время что-то пишет или читает, он вечно обложен книгами, тетрадями, какими-то записями – или часами торчит в кабинете и просматривает записи операций моей матери, перенимая у нее опыт в обучении студентов. Наверное, он просто нормальный. А я вот не могу представить себя вне операционной, не могу заниматься исключительно теорией. Даже в научной работе, которую мы с Матвеем ведем вместе, я всегда теряю интерес ровно в тот момент, когда приходит время излагать результаты на бумаге. Хорошо, что муж охотно берет эту часть на себя – с годами у него даже выработался собственный стиль. Так и живем – теоретик и практик…

– Аделина Эдуардовна! – на пороге кабинета возникла Алла, мой референт. – К вам можно?

– Да, входите. – Я спрыгнула с подоконника и одернула халат.

Аллочка, покачивая бедрами, проплыла к столу и положила на него папку:

– Вы просили результаты анализов пациента из седьмой палаты, доктор Васильков отправил.

– Спасибо.

Я надела очки и со вздохом открыла папку. Пациент из седьмой палаты в последнее время занимал мои мысли почти постоянно – у него не приживался пересаженный кожный лоскут, и мы с Васильковым никак не могли найти причину.

Вот и сегодняшние результаты не приблизили меня к разгадке ни на сантиметр. Все в порядке – а лоскут отторгается, начинается нагноение. Я не люблю ощущение, когда не знаю, что делать и в какую сторону двигаться. Собственная беспомощность разочаровывает, и это хуже всего. Вроде все делаешь правильно, все умеешь, все знаешь – а результата нет. И выхода нет, и причины внятной – тоже.

И как раз в этот момент в дверь постучали. Это оказался психолог Иващенко. В последнее время он довольно часто заглядывал ко мне на чашку кофе в перерыве между пациентами.

– Не заняты, Аделина Эдуардовна?

– Нет, проходите, Иван Владимирович.

Психолог поставил передо мной поднос с двумя чашками кофе – он всегда ходил за ним в реабилитационный корпус, знал, что я не пью растворимый. Забрав свою порцию, он уселся на диван, закинув ногу на ногу, и поинтересовался:

– Вы чем-то озабочены?

– Что – морщины заметнее обычного?

Иван засмеялся:

– Нет. Лицо какое-то чужое.

– Похоже, зашла в тупик, – призналась я, отодвинув папку с результатами на край стола и снимая с подноса чашку с дымящимся кофе. – Физиологически все в порядке, а результат отрицательный.

– Не всегда выздоровление зависит только от физиологии, – отозвался Иван. – Иногда при внешнем благополучии у человека внутри происходит что-то такое, что никак не дает организму мобилизовать силы на восстановление после операции.

Я никогда не была сторонницей подобных теорий и не особенно верила в связь физиологического и психологического, но в практике Иващенко имелось несколько примеров, заставлявших меня уменьшить свой скептицизм. Может, он и теперь прав?

– Хирурги не всегда имеют возможность заглянуть пациенту в душу, у них просто нет на это времени, – продолжал психолог, держа перед собой чашку на блюдце. – А ведь порой недостаточно лечить только тело. Больная душа просто не даст ему возможности поправиться. В конце концов, болезнь – это сигнал о проблеме, о том, что, возможно, что-то не в порядке.