Читать книгу "Цыганочка без выхода - Елена Логунова"

Скульптор (гордо): Я создал прекрасную скульптуру! Этот позолоченный бронзовый Ангел…

Городской Архитектор (перебивая): Он дорогой? А впрочем, не отвечайте, я помню (непроизвольным движением нежно гладит себя по оттопыренному карману).

Скульптор (с энтузиазмом): Его нужно водрузить на десятиметровый каменный столб, и это будет шедевр на века!

Городской Архитектор (деловито): Натуральный камень — это дорого, а века — это долго, меня уволят гораздо раньше. Отольем колонну из бетона и облицуем ее плиткой.

Скульптор (с сомнением): Но…

Городской Архитектор (с апломбом): Спокойно, сейчас я свистну кому надо!

Подносит к губам свисток и дует в него.

На сцену, потирая руки, выходит скромно улыбающийся Строитель. Обменивается с Городским Архитектором рукопожатием и словами:

— Тендер сдал!

— Тендер принял!

Сует что-то в оттопыренный каман Городского Архитектора и уходит, слегка пританцовывая в темпе moderato.

Скульптор (встревоженно): Но через несколько лет плитка начнет отваливаться!

За сценой слышен свист падающего камня, звук удара и мучительный стон.

Городской Архитектор (уверенно): А мы ее опять прилепим! Я сразу свистну кому надо!

Дует в свисток.

На сцену, потирая руки, выскакивает радостно осклабившийся Строитель. С разбегу хлопает Городского Архитектора по подставленной ладони и в ускоренном темпе обменивается с ним словами:

— Тендер сдал!

— Тендер принял!

Быстро сует что-то в оттопыренный карман Городского Архитектора и удаляется, приплясывая в темпе allegro.

Скульптор (крайне встревоженно): Но ведь плитка так и будет отваливаться!

За сценой — множественный свист падающих камней, дробный звук ударов, стоны и нецензурные возгласы.

Городской Архитектор (радостно): А я так и буду свистеть!

Дует в свисток.

Выбегает Строитель. Злодейски хохоча, он бьется с Городским Архитектором в кулачки, сует что-то в его оттопыренный карман и убегает длинными балетными прыжками в темпе allegro presto.

Скульптор (страстно): Но послушайте!

За сценой — метеоритный дождь, грохот, вопли и дружное скандирование коротких матерных слов.

Городской Архитектор (взглянув на часы): Некогда мне вас слушать, я уже уволен, мне надо бежать!

Бросает короткий взгляд в свой оттопыренный карман, радостно улыбается и удаляется со сцены, красиво кружась в вальсе.

Скульптор в отчаянии хватается за голову. Бронзовая статуя, лишившись поддержки, падает и погребает Скульптора под собой.

Скульптор (умирающим голосом): И ты, Ангел! Твою ж мать…

Последние слова заглушает грохот камнепада за сценой.

Занавес.

— А неплохо, — досмотрев, похвалила я новую микропьесу. — Из этого может получиться симпатичный номер для местной команды КВН, меня как раз просили что-нибудь написать…

— Что написать, кому написать, когда и — главное — почем? — плюхнувшись рядом со мной на скамейку, поинтересовалась Ирка и сунула мне в руки бумажный пакет. — Держи, это твоя доля вкусняшек, мы пришли раньше, взяли сразу на всех, свои порции уже съели и даже успели немного прогуляться. Кстати, сегодня в плюшечной акция: десять пончиков по цене девяти.

— То есть мне достался всего один? — уточнила я, не спеша открывать пакет.

— Целый один!

— В смысле, даже никем не надкусанный?! — восхитилась я.

— Если не поторопишься — будет не просто надкусанный, а с лету проглоченный! — предупредила подружка, из-под козырька ладони посмотрев в конец затопленной светом аллеи.

Оттуда к нам неслись клубы сияющей пыли.

Я поняла, что это быстро приближаются юные Максимовы, и без промедления впилась зубами в пончик.

Манюня и Масяня — верные последователи сказочного Робина Бобина Барабека, то есть обжоры, каких поискать! В непосредственной близости от них еда никогда не залеживается.

— Прюшка? — со скрежетом затормозив у скамьи, с затейливой смесью подозрения и надежды поинтересовался младой обжора, пришедший первым.

— Пиложок? — точно в тон ему вопросил прибежавший вторым.

— Нет больше плюшек, Масянечка, — торопливо проглотив хлебную жвачку, с фальшивой грустью сказала я и, не дожидаясь требований, добровольно отдала на проверку и растерзание пустой бумажный пакет. — И пирожков уже нет, Манюнечка.

Иркины отпрыски — близнецы, но я различаю их благодаря тому, что у каждого из пацанов свой дефект речи: Манюня не выговаривает «р», а Масяня — «л».

— Тогда давай ропатку!

— И ведло! — Рыжие головы повернулись к маменьке, как подсолнухи — к дневному светилу.

— Это же парк, здесь нельзя копать, — сказала Ирка, не скрыв сожаления.

По образованию она инженер-строитель, по душевному призванию — агроном, по роду текущей деятельности — совладелица семейной фирмы по продаже посадочного материала. Ей за лопату взяться, как мне за перо — одно удовольствие, а детки явно пошли в мамочку.

— Я дам вам кое-что другое!

— Бурку?! — радостно обнадежился ребенок.

— У тебя там и бурка есть?! — Я с восторгом уставилась на необъятную торбу подружки.

Ирка запаслива, как хомяк. Я бы не сильно удивилась, достань она из своей сумки-самобранки и бурку, и папаху, и живого коня в полной сбруе.

— Ребенок спросил про булку, — невозмутимо объяснила Ирка, извлекая из своей сумы цветную резиновую тряпочку.

Путем энергичного надувания заботливая мать в два счета превратила тряпочку в мяч, который тут же зашвырнула через кусты за нашей спиной на ухоженный газон:

— Поиграйте, детки, на полянке! У вас примерно полчаса.

Я оценила хитрый ход: газон со всех сторон окружен кустами, как хоккейная коробка, так что шустрые пацаны не разбегутся по парку, и через полчаса нам с Иркой не придется носиться по аллеям, громко аукая и тихо матерясь.

— Она сказала «полчаса», это тебя не пугает? — вкрадчиво поинтересовался мой внутренний голос. — Полчаса — это поэма, не меньше!

— Ой. — Я осознала перспективы.

Поздно.

— Ну? Ты готова слушать? — Подружка выудила из сумки очки, записную книжку, носовой платок и развернулась ко мне всем корпусом, как танковая башня: приготовилась покорять слушателя громкой читкой своего нового произведения.

— А платочек зачем? — опасливо поинтересовалась я.

— Это тебе. — Ирка вручила мне надушенный батистовый квадратик, едва понюхав который, я чихнула. — Будешь утирать слезы в особо трогательных местах.