Читать книгу "Суд офицерской чести - Александр Кердан"

– У русских так не принято…

– Плохо…

– Отчего же плохо?

Слава внимательно посмотрел на Кравца: не подшучивает ли тот, и сказал с глубоким убеждением:

– Отец – главная в семье. Как захочет, так и правильно. Он в сельсовет меня записать приехал. Над сельсовет плакат висит: «Слава КПСС!» Отец обрадовался. Значит, Торум его сыну имя подарил…

– Торум это кто, председатель сельсовета?

Лицо Славы окаменело:

– Торум – это бог!

– Слава, ты же сказал, что твой отец – большой коммунист… Как же он может верить в Бога? – усомнился Кравец.

– Разве неможно? – изумление Капээсэс было таким неподдельным, что Кравец только рукой махнул: о чём разговаривать с дитём природы?..

Капээсэс вспомнился Кравцу неспроста. В этот самый момент Епифанцев, успевший уже рассказать, что можно и чего нельзя делать в выездном карауле, заговорил, как раз про Славу:

– Не забудьте атремантиравать ящик для баеприпасов. Курсанты из семьдесят четвертава раскалатили его в прошлом карауле… Как умудрились? Железный ведь… Капаэсэс я задание дал… Всё нада сделать сегодня. Выезд завтра в семь тридцать от штаба училища. Ясна?

– Так точно, – за всех ответил Шалов.

– Харашо. А теперь распишитесь в журнале инструктажа… Каждый – напротив сваей фамилии.

– Для чего расписываться-то? – шёпотом спросил Захаров у Кравца, пока Шалов ставил свою подпись в амбарной книге на столе у Бабы Кати.

– Ротный страхуется… Вдруг с нами что случится…

– Типун тебе на язык!

– Разгаворчики! – призвал к порядку Епифанцев.

После инструктажа Шалов отправился в штаб за караульной ведомостью и проездными документами. Захарова и Мэсела он послал с накладной за сухпайком. Кравцу, как тот и предполагал, поручил починку ящика.

– Потом, май дарлинг, пройдёшь на вещевой склад к прапорщику Нечитайло. Захаров и Масленников подойдут туда же. Получите полушубки и телогрейки. Ю андестенд? – Шалов был в приподнятом настроении.

– Понятно, – буркнул Кравец. Но, отойдя, улыбнулся: никакой Шалов не может отравить радость от предстоящего караула.

Так, улыбаясь, и зашёл в мастерскую.

– Зачем смиёсся? – поинтересовался Слава, отрываясь от работы. На верстаке лежал ящик, над замком которого он колдовал.

– Разве неможно?

– Можно. Только потом, однако. Когда снова в училисче приедешь…

– Я в приметы не верю.

– Ты стрелять умеешь? – неожиданно спросил Капээсэс.

– Умею. На стрельбах пятерку получил…

– А белка в глаз попадёшь? – хитро прищурился Слава.

– Не знаю.

– Плохо. В караула надо стрелять метка…

– А ты сам-то белке в глаз попадал?

– Попадал, однако…

– А в караул тебя не взяли! – отыгрался Кравец. – В общем, ты мне зубы не заговаривай, ящик чини, а то у меня дел по горло…

4

Полушубки были ослепительной белизны, не надёванные ни разу. Начальник склада прапорщик Нечитайло, выдавая их, запричитал:

– Загубитэ таку красу, бисовы дэти! Який командир зрозумив у караул таку нову вещ видаваты? Там жэ гряз, копот… Глядыте, хлопчики, вы ж мэни за них головой отвечайетэ!

– Ответим, товарищ прапорщик. Не беспокойтесь! – примеряя полушубок с серебристым мехом на отворотах, отозвался Захаров и крутанулся перед Кравцом. – Ну, как, Сань, идёт мне такой прикид?

– Хоть в кино снимай! В фильме «Морозко»…

– В роли Бабы-Яги… – тут же ввернул Мэсел.

– На эту роль ты уже кинопробы прошёл… – вступился за друга Кравец, но дальше тему развивать не стал. Ссориться не хотелось. Даже с Мэселом.

Полушубки действительно были загляденье.

– Почему нельзя прямо в них из училища поехать? – вслух стал размышлять Кравец, прикидывая, что в таком наряде было бы неплохо прошвырнуться по улицам Кургана: вдруг кто-то из знакомых встретится…

– Это караульная форма одежды, а не повседневная, – загубил мечты невесть откуда взявшийся Шалов. – Рашн коллорит… Он в деревне хорош да на посту. А в городе тебя первый же патруль сцапает…

– Так ведь тащить сколько… – тут же застонал Захаров. – Сухпай, боеприпасы, полушубки, телогрейки, автомат, подсумок… Так и пупок развяжется, товарищ сержант…

– Своя ноша рук не тянет! Ты, Захаров ещё не успел за ворота училища выйти, а уже ноешь. Вспомни, как в уставе сказано: военнослужащий обязан стойко переносить тяготы и невзгоды военной службы…

– Так то – тяготы. Они не в килограммах измеряются, а тут на каждого по два пуда придётся…

Утром, когда Шалов построил их, чтобы ещё раз проверить готовность снаряжения, оказалось, что ноши и впрямь больше, чем рук у караула. Четыре вещмешка, набитых до отказа. Сверху приторочены скрученные в скатку полушубки. Ящик с боеприпасами и документацией. Автоматы в чехлах да ещё две тяжеленные коробки с сухпайком. Телогрейки, не поместившиеся в вещмешки, курсанты вынуждены были надеть под шинели, отчего сразу приобрели мешковатый вид. Только сержант ухитрился впихнуть свою телогрейку в ящик для боеприпасов и теперь выгодно отличался от караульных. Его отутюженная шинель была перетянута офицерским ремнём, на котором красовалась кобура с пистолетом.

Это пижонство аукнулось Шалову, как только вышли из казармы и в сопровождении двух дневальных потащились к штабу. Ноябрьское утро выдалось морозным, и ветер пробирал насквозь. «Довыпендривался!» – злорадно подумал Кравец, заметив, как скукожился ещё минуту назад такой бравый комод. Даже в шинели с телогрейкой было совсем не жарко. Но холод не мог остудить азарт и предвкушение приключений. От Кравца не ускользнуло, с какой завистью смотрели на них, волокущих свои мешки и коробки, курсанты, чистившие заснеженный плац. «Скребите, ребята! Помните, что только труд превратит курсанта в человека!»

У штаба уже урчал дежурный Газ-66. За рулем – сержант из роты обеспечения. С ним рядом – помощник дежурного по училищу, лейтенант. Он дал знак: загружайтесь скорее. «Шалову опять не повезло: рассчитывал прокатиться в кабине… Так оно и было бы, если б дежурной машиной оказался ЗИЛок!» – ухмыльнулся Кравец и тут же получил нагоняй:

– Тебе что, особое приглашение надо? Чего сопли жуёшь!

Быстро закидали экипировку в кузов и устроились на откидных сиденьях.

– Кравец, старший по левому борту. Я по правому, – определил Шалов диспозицию и постучал по кабине. – Поехали!

В считаные минуты промелькнула главная аллея училища, домик КПП с заспанным дежурным. Справа потянулся зелёный забор. Потом его заслонила берёзовая роща. Замаячили четырехскатные крыши увальских домиков, засыпанные снегом. Вот и поворот на Звериноголовский тракт. Постамент с устремлённым в небо МиГом, на котором выведено красной краской: «Слава советским авиаторам!» И опять берёзы, сосны с двух сторон. Знакомый, много раз виденный из окна рейсового автобуса – «шестерки» – пейзаж. Сейчас, в сумеречном утреннем свете, он показался Кравцу иным. Более суровым и, как ни странно, более красивым. «Наверно, так виделись родные места уходящим на войну», – пришла мысль. Но развить её он не успел. «Газик» пошёл под гору и выкатился в степь. Она раскинулась до самого города, являя собой тот самый «оперативный простор», который, по словам Бабы Кати, не в силах преодолеть ни один самовольщик. Что и говорить, пять километров по снежному полю – расстояние немалое! Но смельчаки в роте всё-таки находились. Правда, Кравец не из их числа. Не из боязни, что не дойдёт до Кургана и замёрзнет в степи, как ямщик из народной песни, а скорее по идейным соображениям. Самоволка не вписывалась в его жизненные принципы, в понятие воинской чести. Хотя было бы ради кого, может, и рискнул бы… Особенно в белом нагольном полушубке, что нынче приторочен к вещмешку! «Этот бы полушубок да сейчас на плечи, а то во все щели свистит!»