Читать книгу "Тяжелые бои на Восточном фронте - Эрвин Бартман"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На беговой дорожке стояла девочка 6 или 7 лет в белом летнем платьице. Когда к ней подошел Гитлер, ее загорелая на солнце ручка взметнулась вверх. В левой руке она держала букет цветов. Когда Гитлер нагнулся, чтобы принять цветы, девочка вежливо поклонилась. Затем под звуки «Deutschland Leid» и «Die Fahne Hoch» Гитлер и приглашенные гости уселись на свои места на отдельном балконе. Стадион ненадолго погрузился в тишину, а потом голос в громкоговорителе объявил: «Поднять флаги», и вдоль высокой стены по наружной окружности стадиона были подняты флаги стран-участниц под величественный перезвон специально отлитого к этому случаю олимпийского колокола. Словно призыв к молитве, это, казалось, требовало подчинения чьей-то великой воле. В знак очередного подтверждения своей верности мы искренне ответили:
– Зит хайль… Зит хайль!
И эти слова, резонируя в чаше огромного стадиона, слились в единый хор приветствия нашего фюрера.
Одна за другой, в красочной процессии, на беговой дорожке под звуки прусского марша выстраивались национальные команды. Команду спортсменов каждой страны-участницы вел знаменосец, опуская флаг напротив балкона, где стоял Гитлер. Исключение составили лишь американцы, флаг которых ни разу не опустился, а члены команды вместо приветствия сняли свои соломенные шляпы и прижали их к груди. Такая дерзость вызвала недовольство толпы, приветствия которой резко сменились на неодобрительное бормотание.
После речи председателя Олимпийского комитета Гитлер, как и положено, объявил Игры открытыми. После артиллерийского салюта в небо были выпущены тысячи голубей, которые, покружив над Марафонскими воротами, растворились в летнем голубом небе. Эти чудные голуби являли собой символ мира, но мира невероятно хрупкого. Пройдет совсем немного времени, и этот мир рухнет, а большая часть Европы погрузится в сумрак войны. Все это навсегда изменит мою жизнь.
Сводный хор запел Олимпийский гимн Рихарда Штрауса, и я тоже пел, пел от всего сердца, гордый тем, что я немец…
И снова наступило томительное ожидание, когда взоры всех присутствующих обратились к ступеням у главного входа на стадион, чтобы засвидетельствовать то, что в будущем станет олимпийской традицией. Там с олимпийским факелом в руках появился Фриц Шильген, популярный немецкий атлет, образец арийской мужественности. Под приветственные возгласы Шильген спустился вниз, к беговой дорожке. Он элегантно миновал балкон фюрера, взбежав по ступеням наверх, к чаше, расположенной над Марафонскими воротами в западной части эллиптического стадиона.
Достигнув цели, Шильген поднял руку с олимпийским факелом. Увлеченные церемонией, мы сидели, раскрыв рот, и молчали. Когда Шильген опустил факел и зажег пламя, которому предстояло гореть в течение всех Игр, напряженная тишина взорвалась восторженными аплодисментами.
Стадион еще раз накрыла тишина, когда немецкий чемпион по тяжелой атлетике, Рудольф Исмайр, схватил уголок олимпийского флага, чтобы дать олимпийскую клятву. Этот акт напомнил присягу тевтонских рыцарей, о которых я узнал в школе. Затем под великолепный припев из «Аллилуйи» Генделя команды покинули арену через Марафонский туннель. Завершение церемонии открытия мюнхенских Олимпийских игр выдалось настолько замечательным, что стало образцом для последующих. Этот день останется в моей памяти до самой смерти. Когда я покидал стадион, то не сомневался, что живу в лучшей стране в мире. Толком не осознав, что произошло, я целиком подчинился духу времени, взращенному фюрером.
Входные билеты стоимостью около двух – пяти рейхсмарок были слишком дороги для того, чтобы наша семья могла посещать соревнования на Олимпийских играх. Однако по всему Берлину были организованы телевизионные комнаты (в Германии появилась первая в мире общественная телевизионная вещательная служба), доступ в которые был свободный – по бесплатным билетам. Едва узнав о доступности таких билетов, отец тут же отправился в почтовое отделение на Палисаденштрассе, где был оборудован ближайший к нашей квартире зал телевещания.
– У нас проблема, – сообщил отец с озабоченным видом, когда вернулся домой. – Мне удалось достать лишь три билета, и они дают право на просмотр зрителям не младше четырнадцати лет.
– Я присмотрю за Эрви, – предложила мать. – Отправляйся с Хорстом.
– Нет, погоди-ка, папа, – попросил я.
У меня появилась одна идея, и я исчез в спальне родителей. Когда я вернулся, то на мне были длинные брюки брата.
Мать засмеялась:
– Эрви, тебя никуда не пустят в таком виде.
– Но все же стоит попробовать, – подмигнул мне Хорст. – Он ведь достаточно высок для своего возраста.
Когда мы подошли к двери почтового отделения, чиновник с серебристой бородой и усами взял у меня билет и нагнулся вперед, чтобы посмотреть мне в глаза. Затем с кривой улыбкой он кивнул и взъерошил мне волосы большой грубой рукой, от которой пахло свежим табаком.
Ведомые толпой, мы зашли в затемненную комнату, где на полке, высоко у стены, стоял телевизионный приемник. Мы ждали в тишине, пока техник, встав на табурет, крутил ручки управления. Когда на экране появилась картинка с олимпийского стадиона, раздался всеобщий вздох облегчения. И мой отец удовлетворенно объявил:
– Какое же чудо дал Гитлер немецкому народу!
Ученик
В течение моего последнего года в школе, два раза в неделю, первый урок проводился в зале округа евангелистской церкви Воскресения, где мы изучали Библию в подготовке к церемонии конфирмации 1938 года. Я и еще около двадцати других учеников стали зарегистрированными членами конгрегации, в которой старостой служил мой отец. В конце месяца я покинул школу, чтобы занять свое место в мире труда.
* * *
– Твоему деду было хорошо там работать, – объявила мама, склонившись над раковиной, – значит, и тебе будет неплохо.
– Но в школе мне нравилось мастерить из дерева. У меня к этому были способности, – запротестовал я. – Ведь Хорст – плотник, и если ему хорошо…
Мама оторвалась от тарелок, выпрямилась и, уперев мокрые костяшки пальцев в бока, резко развернулась, словно русская балерина.
– Ты мне дерзишь, Эрви. Посмотри на своего дедушку. Он работал пекарем больше сорока лет и все еще здоров и неплохо выглядит. – Она пригрозила мне пальцем. – Больше такого не потерплю! Пекарское дело – достойное занятие. И ты никогда зимой не замерзнешь, если устроишься в ту пекарню на Мемелерштрассе. Это совсем недалеко. На велосипеде ты доберешься туда за десять минут. Подумай о деньгах, которые ты сможешь сэкономить на оплате за электричку. Ох, чуть не забыла! Тот добрый польский господин наверху предложил отремонтировать твой велосипед, да еще и покрасить, чтобы он выглядел как новый!
Пятница, 1 апреля 1938 года
Подчинившись наставлениям матери, я ровно к 6:00 утра явился в пекарню Глазеров. Фрау Глазер, невысокая полная женщина с румяными щеками, смерила меня взглядом.
– К тебе новенький! – крикнула она через плечо.
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Тяжелые бои на Восточном фронте - Эрвин Бартман», после закрытия браузера.