Читать книгу "Дэн Сяопин - Александр Панцов"

На третий день пригласили родственников и только тогда искупали младенца. Каждый из гостей положил в кипяченую воду, налитую в медный таз, служивший купелью, по одному сваренному вкрутую яйцу белого или красного цвета. Красное яйцо означало, что гость желает новорожденному безграничного счастья (слова «красный» и «безграничный» на китайском языке звучат одинаково — «хун»), а белое — долголетия (то есть дожить до седых волос). Помимо этого в таз опустили неочищенные луковицы и имбирь, символизировавшие «ум» и «здоровье», а также монеты и украшения, которые вместе с яйцами и рисом из плошек перед алтарем после купания отдали повитухе за труды.

В тот же день младенца, которому проведенные в утробе девять месяцев засчитывались за первый год жизни, начали сватать. «Когда родится мальчик, то желают, чтобы для него была жена, а когда родится девочка, то желают, чтобы для нее был муж. Это родительское чувство есть у всех людей», — говорил великий конфуцианец Мэнцзы, живший в IV–III веках до н. э. и почитавшийся в Китае почти наравне с Конфуцием10. Родственники и знакомые наперебой предлагали невест из новорожденных, как и сын Вэньмина, или немного старше. Составили список и с помощью местного геоманта стали сравнивать гороскопы жениха и невест. Долго спорили и в конце концов выбрали девочку из богатого рода Танов11. Именно ее гороскоп оказался наиболее подходящим. В дом невесты заслали свах, и через какое-то время дело было решено: дома Дэнов и Танов породнились, передав друг другу подарки и брачные обязательства, написанные на украшенных изображениями драконов и фениксов красных листах. На всякий случай, правда, Дэн Вэньмин положил обязательство дома Танов перед алтарем предков и в течение трех дней ждал, не произойдет ли какой неприятности. Если бы в доме случилась ссора или кто-то разбил посуду, стало бы ясно, что суженая сына принесла беду. В таком случае обязательство следовало тут же вернуть. К счастью, ничего не произошло, и невеста стала считаться членом семейства Дэнов, хотя по малолетству и продолжала жить в доме своих родителей до того момента, пока геомант, по достижении брачного возраста помолвленных, не определит благоприятный день их свадьбы.

Всего этого требовали традиция и социальный статус клана Дэнов, а даже такой просвещенный муж, как Дэн Вэньмин, не всегда мог выйти за строгие рамки средневековой морали. «В моей памяти отец остался человеком старого общества, хотя и не лишенным прогрессивных взглядов», — вспоминает брат Дэн Сяопина12.

Тисками традиций была скована и мать семейства, урожденная Дань. К моменту рождения первого сына она уже стала официальной женой Дэн Вэньмина (несчастная Чжан умерла). Работящая и чадолюбивая, она славилась своей рассудительностью, экономностью и умением готовить вкусные сычуаньские блюда. Особенно удавалась ей маринованная капуста, сдобренная, как и вся еда в Сычуани, большим количеством острого красного перца. Это блюдо, называемое «сычуань паоцай» («острая сычуаньская капуста»), на всю жизнь останется любимым кушаньем ее обожаемого сына, который, как и все сычуаньцы, не мог есть пресную пищу. Помимо домашних дел мама Дань занималась и разведением шелковичных червей, продавая шелковое волокно на рынке. По воспоминаниям Дэн Сяопина, их семья владела большим количеством тутовых деревьев13.

В отличие от Мао Цзэдуна, чрезвычайно страдавшего в детстве от тирана-отца, притеснявшего и жену, и детей14, маленький Дэн рос в любви и заботе15. Дом его родителей был полной чашей, окружающие поля и тутовые деревья приносили стабильный доход, на столе не переводились рис, мясо и овощи, а в сундуках хранилось немало красивой одежды16. Дэны выращивали свиней, коров и буйволов, перед домом в пруду плавали утки, по двору гуляли куры и гуси. Последние охраняли усадьбу, делая это лучше любых собак. Едва завидев незнакомцев, они грозно шипели, шумно махая крыльями17.

Из бамбука, росшего повсюду, домочадцы и батраки выделывали все, что требовалось в хозяйстве: мебель, матрацы, подушки, веревку и пр. Свежие бамбуковые ростки, перченые и маринованные, использовали в пищу, а из бамбуковых листьев варили чай. Сычуань и сейчас можно назвать «бамбуковым раем», а в начале прошлого века бамбук здесь был просто незаменимым растением и ценным товаром18. Так что бамбуковые рощи, принадлежавшие семейству Дэнов, приносили ему не меньший доход, чем рис или шелкопряды.

Словом, Вэньмин не дрожал над каждой монетой. Да, он был строгим, но сына не обижал, в жене же ценил нравственную основу, следуя одному из учеников Конфуция, сказавшему: «Если кто-то в отношениях с женой ценит ее моральные качества… я непременно назову его образованным»19. Ведь будучи человеком религиозным, отец Дэн Сяопина во главу угла ставил заботу о благе семьи: именно этого и требовало от него вероучение Пяти сыновей.

Он не скупился тратить деньги на сына. Едва малышу исполнилось пять лет, как он отдал его в частную начальную школу старого типа в родной деревне. В ходе императорской реформы образования, проходившей в 1901–1909 годах, такие школы повсеместно ликвидировались, но в Пайфане она сохранилась и располагалась недалеко от дома Дэнов — всего за два ли[5], в бывшей усадьбе академика Дэн Шиминя, которую все называли «подворьем Ханьлинь» (по аналогии с известной академией). Преподавал там родственник Дэн Вэньмина, обладатель первой ученой степени сюцая Дэн Цзюньдэ, который когда-то пытался получить вторую ученую степень цзюйжэнь, но провалился на государственных экзаменах, а потому постоянно возмущался существующими нравами, восхваляя порядки прославленной китайской династии Тан (618–907).

Дэн Цзюньдэ учил детей азам конфуцианства и грамоте, был требовательным и строгим. Часто бил учеников деревянной палкой, а особо провинившихся заставлял часами стоять на коленях перед изображением Конфуция. Ему не нравилось, как звали маленького Дэна, и он посоветовал его отцу сменить амбициозное «Сяньшэн» на скромное «Сисянь» (Надеющийся стать добродетельным)20. Папаша Вэньмин нехотя согласился, и Дэн получил новое имя, которое будет носить вплоть до лета 1927 года, после чего изменит его на еще более неброское Сяопин (то есть Маленький и простой). Но уже не из-за почтения к Конфуцию, а следуя правилам революционной конспирации: летом 1927 года компартия, членом которой Дэн к тому времени станет, перейдет к подпольной борьбе, и молодому революционеру придется выбирать себе псевдоним. Вот он и возьмет самое неприметное имя, широко распространенное среди народа21.

Пока же он продолжал учиться и через год22, в 1910-м, поступил в начальную школу «Бэйшань» («Северные холмы») волости Ванси, ту самую, которую основал его отец. Это было новое учебное заведение, только что открывшееся. Находилось оно уже за четыре ли от дома, но Дэн ходил туда и обратно каждый день. Иногда — с отцом, который вел там занятия и содержал напротив школы небольшой чайный домик23.

В этой школе преподавали не только классику, но и знакомили учеников, объединенных в четыре класса, с основами математики и литературного китайского языка. Последний преподавал старый учитель Дэна сюцай Дэн Цзюньдэ. Конечно, классика оставалась главным предметом, поэтому вместе с однокашниками маленький Дэн, сидевший на второй парте в левом ряду, изо дня в день повторял за учителем мало понятные еще ему отрывки из «Лунь юя», «Мэнцзы», «Да сюэ» («Великое учение») и «Чжун юн» («Учение о срединном и неизменном пути»), а также из антологии китайской литературы «Гувэнь гуаньчжи» («Обзор древних текстов»), пытаясь их заучить наизусть. Таков был преимущественный метод образования даже в школах нового типа. Но, судя по всему, Дэн не очень старался: морально-этические заповеди древнекитайской философии не находили отклика в его душе точно так же, как и в душах многих других будущих революционеров Китая, в том числе молодого Мао Цзэдуна24. Гуманистическое морализирование конфуцианцев, считавших, что люди должны «безгранично любить» друг друга25, казалось всем им абстрактным и безжизненным. Не случайно Дэн через несколько лет, приехав учиться в Москву, в автобиографии, написанной для учебного отдела Университета трудящихся Китая им. Сунь Ятсена, зачем-то цитируя одну из знаменитых фраз Мэнцзы («Из трех видов [сыновьей] непочтительности неимение потомства самая большая»26), приписал ее Конфуцию27. Ошибка, непростительная образованному китайцу!