Читать книгу "Стезя. Жизненные перипетии - Глеб Тригорин"

Глядя в таинственную, манящую темноту за стеклом, Пузырьков невольно представил: вот сейчас, в этот поздний таинственный час, на панели возле холодной бездушной стены стоит она: голодная, неприкаянная и ждёт; ждёт своей страшной незавидной участи. Пройдёт время, и появится это чудовище, эта сытая мордастая образина, у которой одно на уме. Это мерзкое, похотливое животное, этот самец, эта обезьяна, эта, эта… Тут словарный запас Пузырькова иссяк, и движение картинок в мозгу остановилось. В досаде, резко дёрнув головой, он отошёл от окна, но возмущённая мысль, бешено колотясь в мозгу, настойчиво твердила: «Всё равно, жизнь у них трудна и опасна. А вдруг маньяк, уголовник, ведь для них человеческая жизнь – ничто, фикция, пыль и прах с грязных сапог». А песня назойливо звучала в голове, терзая растревоженное сердце:

Ты служишь украшением стола Тебя как рыбу к пиву подают Любой, кто заплатил, имеет все права И вот ночную бабочку ведут.

Картина так ярко, выпукло проплыла перед глазами, что он, не выдержав, зажмурился. «Как на эшафот. Действительно, всякие мрази, наворовав денег, бесятся с жиру, а кто-то должен ублажать их ненасытную похоть, – медленно открывая веки, подумал он. – Это – несправедливо! Это – в высшей мере безнравственно!»

Бурные эмоции утомили Пузырькова. В изнеможении опустившись в кресло, он включил телевизор. Показывали новости. Работники милиции, проведя очередной рейд, захватили обильную добычу. Девушки, прикрывая лица руками, торопливо выходили из борделя, стараясь быстрей скрыться в милицейском автобусе. Одна разбитная, шуботная девица, болтая и тряся голыми грудями, нагло глядя прямо на камеру, откровенно заявила:

– Чё, ментяра, хочется, да колется? Хороша Маша – да не ваша!

Гордо встряхнув головой, она царской походкой прошла мимо.

Пузырьков был поражён этой сценой. Романтический образ смелой девушки, как икона, как Сикстинская мадонна застыл перед глазами. «Как это она здорово сказала: «Маша – да не ваша!» Настоящая Жанна д, Арк. Как у неё блестели глаза, а голова. Гордо приподнята, оголённая грудь смело развевается на ветру. Стой, как это развевается на ветру. Это знамя может развеваться на ветру, а грудь – только болтаться. Но почему же болтаться. Тьфу, совсем запутался. А если бы была молодая грудь, ведь у девочек груди не болтаются. Подожди, причём тут грудь? Это же обычные физиологические процессы. Все мы стареем, организм изнашивается, теряет первоначальные формы. Тьфу. Ерунда какая-то. О чём это я?»

Окончательно запутавшись в своих ощущениях и умозаключениях, Пузырьков встал и подошёл к столу. Постояв немного в раздумье, взял газету. Покрутив её в руках, сел на стул. Объявления, прыгая и извиваясь, назойливо вертелись перед глазами, исподволь, незаметно подталкивая только к одному. Откровенная, беспардонная грязь и похоть били по самому святому, возвышенному и искреннему: чувству, которое во все века боготворилось людьми. Любовь, а как же любовь? Неужели всё можно купить за деньги? Тогда, как же жить? Как строить семейные отношения? Если во всём этом скрыта такая ложь и фальшь?

Подняв голову, Пузырьков задумался. Просидев в таком патетическом состоянии минут пять, он снова опустил взор на газету: «Роскошная пышногрудая блондинка Мишель не оставит вас равнодушными в эту новогоднюю ночь! Неотразимая, сладострастная шоколадка, жемчужина Джибулетти, знойная королева из жарких снов Шахарезады, несравненная принцесса грёз, появившаяся из морской пены на берегах Слоновой Кости разогреет вас, как в доменной печи! Звоните, и в эту чудную ночь грусть и разочарование обойдут вас стороной».

Пузырьков тупо смотрел в рекламу и какое-то давно забытое чувство незаметно, исподволь, словно тлеющий уголёк, замерцало в глубине его запуганного естества, но голос разума, строгий и непреклонный, сразу пресёк эти лирические отступления: «Да, ведь это открытая пропаганда проституции. Это же порок. Язва на теле общества. А тут так нагло, открыто печатают у всех на глазах». Но неумолимая, глубинная сила, протиснувшись сквозь толщу вымуштрованного сознания, настойчиво твердила о своём: «Порок – пороком, но ведь печатают же, и не «от делать нечего». Видать есть желающие до этого. Как же это называется, а вспомнил – клубника. Нет, нет точнее – клубничка». Какое-то легкое, игривое настроение, как пушистое белое облачко накрыло Пузырькова. Ожидание чего-то приятного, долгожданного незаметно проникло в душу. Кровь ударила в голову, в ушах зашумело. Сердце, забившись сильней, стремительно погнало кровь по жилам.

Поднявшись, Пузырьков подошёл к окну и посмотрел на улицу. Шёл слабый снег. Было тихо и уютно. Редкие прохожие, смешно семеня ножками, куда-то спешили. Фонари сиротливо жались у дороги, блёклыми пятнами свисая над мостовой. Разбрасывая в стылой пустоте тусклый свет, они наивно надеясь противостоять безраздельному могуществу мрака. Наступила настоящая новогодняя ночь. Внутренний голос настойчиво твердил Пузырькову: «Нет, что тут крамольного? Закажешь по телефону, ведь такое происходит с ними каждый день. Выпьешь шампанское и постараешься объяснить, в какую глубокую порочную яму попали они. Конечно, это не моё дело, но долг, совесть гражданина и человека, человека с большой буквы, зовёт на это благое, можно даже сказать, богоугодное дело». Невольно его воображение заиграло, и яркий свет, вспыхнув перед глазами, разлился алым закатом впереди. И на этом огромном торжественном полотне пылающими рыжими буквами, обрамлёнными чёрной каймой загорелось одно единственное слово: «Подвиг!» Пузырьков встрепенулся. Грудь, стеснённая пылкой любовью к людям, бурно вздымалась. Пламенная речь, сорвавшись с безмолвных уст, растаяла в застывшей тишине: «А что, а что тут смешного? Да, подвиг, господа, представьте. И попрошу умерить ваши смешки и неуместную иронию. В жизни, как говорится, всегда есть место для подвига. Кто-то сказал, но никак не могу вспомнить. Ведь никто, никто и пальцем не шевельнёт, чтобы помочь им. Всем всё равно. Всем наплевать и начихать: моя хата с краю – ничего не знаю. Бездушные, холодные эгоисты. Да что я тут развожу всякую канитель. Меньше слов, а больше дел».

С решимостью фаталиста он подошёл к телефону. Положив руку на трубку – задумался: «Стой! Это ведь Рубикон. Перейдёшь – назад уже ходу не будет. Раз вкусивший этого зелья – не остановится ни перед чем. Ну и пусть! Пусть что будет! Сидеть, как премудрый пескарь в своей конуре – это удел слабых! Смелость – города берёт!» Вдруг будто чёрт толкнул его в спину, и он быстро набрал нужный номер. Раздались протяжные гудки. Прошло мгновение, и приятный женский голосок нежно заверещал в трубке:

– Здравствуйте, вас приветствует фирма «Аленький цветочек». Мы рады помочь вам скрасить этот чудный новогодний вечер.

От неожиданности Пузырьков растерялся и на мгновение замолчал. С трудом совладав с собой, сиплым голосом спросил:

– Девушка, я к вам по поводу объявления.

– Весьма похвально, что вы выбрали наше агентство. Мы уважаем и ценим ваш вкус, и не сомневаемся: скоро вы убедитесь, что не ошиблись в своём выборе.

– Девушка, тут я прочитал про Мишель и какую-то шоколадку из Джибулетти.