Читать книгу "Приключения новогодних игрушек - Елена Ракитина"

— Хм… Но теперь, извини, это просто тряпочка!

— Перестань! Он прожил жизнь, полную приключений!

Поросёнок попытался вспомнить дворцы, автомобиль, башню, море, но не вспомнил ничего, что уж там говорить о секретах… Поросёнок никогда их не слушал. Он никогда не был другом.

«Вся жизнь прошла мимо!» — с ужасом подумал он. И где-то внутри себя услышал грустный голос розового лоскутка: «Вот и прошла жизнь, значит — здравствуй, помойка!»

Он увидел совсем рядом серые глаза, которые смотрели на него с любовью, и даже порозовел от стыда.

— Как жаль, что я замечал только себя! — всхлипнул Розовый Поросёнок. — Как много у меня было, а теперь никогда-никогда… Ничего-ничего… Я — тряпочка…

— Знаешь, он ещё розовый, если приглядеться, — сказала сероглазая женщина. — И как внимательно на меня смотрит…

— Чепуха! — сказал гость.

А Поросёнок действительно смотрел! Он впервые разглядел и сероглазую женщину, и те руки, которые его сшили.

«Они прекрасны!» — решил он и даже не удивился, что кто-то ещё прекрасен, кроме него.

Поросёнок огляделся… На ёлочных ветках плясали игрушки! Под ёлкой на корточках катал машину мальчик. Телевизор показывал мультики! За окном падал пушистый снег…

— Знаешь, вот тут я его зашью, приделаю пятачок, нарисую рот, и он будет лучше прежнего. Без него ведь и Новый год не Новый год. И может быть, даже Павлик захочет с ним поиграть!

«Лучше прежнего! — прошептал счастливый Поросёнок и торопливо добавил: — Я ведь друг! Хорошо, когда есть друзья… У меня их будет много-много…» А лоскуток, из которого он был сшит, понял, что проживёт ещё одну жизнь.

Память зелёного шарика

Почти все игрушки не знали, где родились. Некоторые смутно припоминали тёмные коробки и магазинные полки, но как они туда попали, было для них загадкой. Многие забывали даже то, что случилось в прошлом году. Если весь год спишь, начинаешь путать сны с явью.

Но был один Шарик, который помнил всё.

И хотя звали его Зелёный Шарик, он помнил те времена, когда был прозрачным. И даже те, когда был стеклянной трубочкой!!! Да-да, ведь именно из них получаются стеклянные ёлочные игрушки.

Шарик помнил, что длинных трубок было много.

— Мы заготовки, — говорили они.

Высокие, одинаковые, прозрачные трубочки стояли в ящиках и мечтали, кем станут. Кто — то хотел превратиться в космонавта, кто-то стать бабочкой, кто-то — фонариком. И почти каждая мечта сбывалась. Только сначала все становились шарами.

Зелёный Шарик помнил, как из газовой горелки, похожей на факел, вырывалось синее пламя, и дядя Миша-стеклодув подносил к нему тонкую стеклянную трубку… Этот дядя Миша был настоящий волшебник, поэтому трубочки торопливо нашёптывали ему свои желания. Он внимательно слушал, а потом прогревал каждую заготовку над огнём, прямо посередине. Это было ужасно щекотно, так щекотно, что стеклянная трубочка размягчалась. Тут-то и начиналось настоящее волшебство! Дядя Миша, как музыкант, подносил её к губам и начинал дуть, словно это была дудочка. Посередине появлялся шар, сначала маленький, а потом всё больше и больше! Казалось, дядя Миша играет на трубке прекрасную мелодию, которая заполняет шар целиком, чтобы тихонько в нём петь и переливаться.

Те, кто хотел оставаться шарами, оставались ими навсегда, как Зелёный Шарик или Большой Красный Шар с белой снежинкой на боку. Тех, кто хотел стать кем-то другим: зайцем, медвежонком, космонавтом или матрёшкой, — клали в специальную форму. Главное, чтобы шар попал туда горячим, только тогда стекло было мягким и могло превращаться дальше.

Зелёный Шар заворожённо смотрел на эти превращения. Игрушки ойкали, когда форма закрывалась, а через секунду хвалились друг перед другом:

— Теперь я — настоящая шишка, как мечтала!

— А я — мотоцикл!

— А я — сосулька!

Потом все прозрачные игрушки ехали на тележке в большую круглую машину, похожую на бочонок, где покрывались алюминиевой пыльцой и становились зеркальными.

Ах, какая красота! Теперь в них отражались лампочки, дядя Миша и всё-всё-всё, что было вокруг. Игрушки тут же начинали смотреться друг в дружку и корчить рожицы.

А самые нетерпеливые кричали, что они уже красивые, и хотели мчаться наряжать ёлки. Однако это было ещё не всё.

Бережно и осторожно, как принцев и принцесс, их везли к тёте Маше, которая заведовала Царством Разноцветья. Тётя Маша окунала каждую игрушку в ведёрко с краской, с краской самой нужной, самой подходящей! И, хотя делала это быстро, никогда не ошибалась. Мишки становились коричневыми, лисицы — рыжими, матрёшки — красными.

Зелёный шар очень переживал, какого он будет цвета: никак не мог выбрать лучший. Но когда тётя Маша опустила его в зелёную краску и он увидел себя, посмотрев в ещё не раскрашенную зеркальную грушу, то стал самым счастливым Шариком на свете. Тётя Маша не ошиблась: ему нужен был именно этот замечательный цвет — цвет ёлки и радости. Да, Зелёный Шарик решил, что радость — непременно зелёного цвета!

Потом игрушки высыхали. Это было долгое дело. Многие, устав от переживаний дня, засыпали и не слышали, как их уже везли в другой цех. В тот, где за длинными столами работали художники. Здесь было много кисточек и палочек, похожих на карандаши, яркой акварели и баночек с золотистой присыпкой. На каждой игрушке что-то рисовали. У мишек появлялись глаза, на шишках — серебряная изморозь, а на шарах — узоры. Зелёный Шарик не хотел, чтобы его разукрашивали. Он испугался палочек и кисточек: «Надо держаться от них подальше, а то от моей радости ничего не останется!» — и закатился в угол коробки. Художница тётя Зоя, хотя и была в очках, его не заметила. Она увлечённо рисовала серебряного оленёнка, и даже пела про него песенку: «Мы поедем, мы помчимся на оленях утром рано!»

Зелёный Шарик смотрел, как тётя Зоя рисует одного оленёнка, второго, третьего, а потом уснул. И снилось ему, как они вместе едут на оленях к большой-пребольшой ёлке, которая пушистой макушкой упирается прямо в небо. А на небе, на небе что творится! Разливаются по нему весёлые краски вперемешку с золотой присыпкой. «Это северное сияние!» — говорит тётя Зоя. «По ёлке я обязательно до него доберусь!» — думает Шарик и ползёт вверх. Он лез, лез и лез, пока не проснулся.