Читать книгу "Ферзь – одинокая фигура - Роман Суржиков"

Во-вторых, Бетси. То есть Белла Циглер, она же Белочка – очаровательное темноволосое созданье, в ассоциативном ряду занимающее место между актрисой Ириной Муравьевой и булочкой с маком. Она младше меня, лишь в позапрошлом году получила звание пситехника. В ответ на вопрос о ранге Бетси жизнерадостно называет себя лошадкой и слегка хихикает. Ее основная задача – оценка нанесенного психического ущерба, посему наша лошадка ежедневно по пару раз общается с плачущими, апатичными, депрессивными, истеричными или раздавленными горем людьми. На этой работе она чувствует себя прекрасно, как никто другой, поскольку любимое занятие Бетси – сострадать. Она уверена, что любой страдающий человек остро нуждается в поддержке, так что по соседству с чужим горем жизнь Беллы тут же обретает ценность и смысл. Когда со мной случается хоть что-нибудь неприятное (к примеру, прокол колеса или легкая простуда), я использую этот повод доставить девушке удовольствие и сдержанно пожаловаться. В благодарность Бетси готовит мне кофе и чмокает в щечку при встрече.

Затем, Любовь Николаевна. Она – пешка: психолог без ранга. Что не мешает ей быть отличным экспертом в области графологии. Ей тридцать девять, она замужем. Супружество свое всячески афиширует, поскольку мужем (ученым-энергетиком) очень гордится. А возраст всеми способами скрывает: высветляет волосы до оттенка платины, цветочные парфюмы предпочитает сладким, говорит о себе и Бетси: «мы, девчонки», а смеется звонко, заливисто и слегка водевильно: хА-хо-хо-хо-хо-хо! Для краткости мы зовем ее Л.Н., или Элен. Она – ценный человек в экспертизе: некогда Л.Н. защитила кандидатскую по проективным методикам, и в целях исследования прогнала пятьсот человек по батарее из шести тестов. Теперь она способна проанализировать как проективный тест любой продукт человеческого творчества: письмо, детский рисунок, стишок, СМС, задумчивые каракули, которые порой выводишь на листке бумаги, говоря по телефону. Мы шутим, что в присутствии Элен лучше не делать абсолютно ничего, а то, не дай Бог, поставишь авторучкой точку – мало ли какие выводы Элен из нее сделает.

И, наконец, Дим. Это совершенно особый человек. Он – пситехник-оперативник, ранг – ладья. Все три начала – воля, интуиция, анализ – развиты в нем в совершенстве. Нескольких минут Диму достаточно для того, чтобы узнать о первом встречном больше, чем тот знает о себе сам, и развернуть человека в нужном ему, Диму, направлении. В дополнение он атлетически сложен, владеет айкидо и джиу-джитсу, отлично стреляет и взирает на окружающих с высоты богатырского двухметрового роста. Он – Илья Муромец и Остап Бендер пситехники в одном лице. Его уровень – это захват заложников, угон воздушных судов, допрос обвиняемых в особо тяжких преступлениях, составление портретов серийных убийц. Катеринами петровскими Дим иногда занимается по той причине, что все, названное выше, случается в Киеве довольно редко. Украинцы – спокойная нация, как ни крути.

Вот, собственно, все. Посторонние люди, не состоящие в отделе, бывают у меня редко. Я – аналитик, мое дело – изучение материалов, составление портретов, экспертиза мест и обстоятельств происшествий, изредка посмертное сканирование – как вчера. Есть некая ирония в том, что пситехник – по определению, мастер общения с людьми – на девять десятых занят бумажками и фотографиями. Иногда бывает тоскливо от этого. Как этим утром.

Я заполнил несколько отчетов, ответил на пару писем, отослал обратно в следственный неполную заявку на экспертизу, составил психологические портреты по фото двух подозреваемых. Все это время на заднем плане сознания неотступно висели вчерашние картины, и я мог отделаться от них, и, как профессионал, даже должен был, однако не делал этого. Картина была неполна, лишена внутренней сути, бессмысленна, и это не давало покоя.

Когда вошла Бетси с двумя чашками капуччино, я спросил:

– Как по-твоему, какой смысл в самоубийстве?

Девушка ставит чашки и прижимает руки к груди:

– Ох, это так печально! Просто ужасно, что такое случается.

– Ужасно – не то, что случается, а то, что вынуждает. Картина восприятия претерпевает деформацию, нарушается критичность и адекватность оценок, в центре, так или иначе, стоит сверхценная идея. Что приводит к ее возникновению?

Бетси мгновенно понимает, что сейчас я настроен отнюдь не на эмоциональное сочувствие, деловито садится, чуть хмурит брови.

– Начинается с фрустрации, я думаю. Человек голодает по одной из основных потребностей – и восприятие сужается, да?

– Конечно, но дальше фрустрация обрастает механизмами компенсации. Прыщавый парень, которого с детства сторонятся девушки, скорей прочно засядет в Интернете, чем повесится, верно? И киллер вряд ли покончит с собой от угрызений совести, а вот добрый отец семейства, который случайно сбил машиной школьницу – вполне может.

Белла теребит локон на виске – есть у нее такой якорь для сосредоточения.

– А если прыщавого парня все-таки полюбит девушка, приласкает и пообещает выйти замуж, да? А потом бросит его ради накачанного боксера – да? Это уже создаст неплохую предпосылку для суицида.

– Правильно говоришь, компенсаторные механизмы отключаются, человек берет то, что дают, и насыщает свой голод. Но, в то же время, я-образ оказывается не защищен. Если в этот момент следует удар, он минует барьеры и поражает самооценку, самоидентификацию. Внимание фокусируется на собственной ущербности. Причем…

– Причем?..

– Причем ущербность, которая прежде была замаскирована защитами и вытеснена, теперь прекрасно осознается. В этом соль! Сознание оказывается подчинено навязчивой идее. Нарушение я-образа плюс навязчивая психотравмирующая идея. Похоже на правду?

– Ты умница!

– Возможно. Но дальше у нас трудности. Предположим, самоубийца выбирает не просто смерть, как мгновенное избавление, а смерть мучительную. Зачем?

– Мазохизм, – отвечает Бетси без тени запинки. – Родители не давали ребенку тепла и любви в детстве, часто наказывали и унижали, да? У него выработалось презрение к себе. А боль и страдания он воспринимает как знак любви. Это так гадко!

– Не подходит. В посмертном эмофоне были бы оттенки удовольствия, наслаждения – а этого нет.

– Тогда, может быть, вина? Ну, искупление за счет страдания, да?

Вот тут в мой кабинет (если так можно назвать эту клетушку) входит Дим. Похоже, сквозь дверь он слышал последнюю фразу, и на лице его теперь одобрительная улыбка.

– Привет, ребята! Правильные беседы ведете, одобрямс. Владя, идем.

– Куда?

– Сан Дмитрич прибыл.

Наиболее важное Дим предпочитает обсуждать в курилке. Он говорит: никотин плюс свежий воздух замечательно ускоряют мысли. Капитан Прокопов в ожидании нас задумчиво пыхтит «примой». Лицо у него несколько озадаченное, но эфир насыщен уверенностью. Он встает, жмет руки, здоровается, и мы с Димом ясно понимаем: следователю есть что сказать.

– Ну? – спрашивает Дим. – Каковы новости?