Читать книгу "Ферзь – одинокая фигура - Роман Суржиков"

– Жестко ты его, – сказал я. В сущности, мне было плевать на свидетеля – потому я и начал разговор с него, как с более нейтральной темы.

– Тебе же плевать, – отметил Дим. – В любом случае, он должен быть мне благодарен – за избавление от подозрений в убийстве.

Еще бы. Друг атаковал его технично, в три волны – я отслеживал. Сперва развязностью сбил шаблонную защиту, затем заболтал на пятой, собрал все внимание Сергея к речевым анализаторам, добавил эмоций, чтобы нарушить логический контроль. А потом мгновенно перенес вектор удара на шестую, в плоскость волевого давления. Неподготовленный человек не смог бы лгать при этом – не хватило бы ресурсов сознания. Свидетель и не солгал – он невиновен.

– То есть твоя версия – самоубийство?

– А твоя – иная? Что было в посмертном эфире, а?

Разумеется. Это железный аргумент. Посмертное поле Катерины состояло из боли, отчаянья, страха, и – избавления. Освобождения, покоя. Но злобы – ноль, ненависти – ноль, обида – и не пахло. Я сказал об этом. Дим спросил:

– И что, похоже на эмоциональный рисунок жертвы убийства? Учти – убийства медленного, не внезапного.

– Не похоже, – признал я.

– И тебе это не нравится?

Да, не нравилось. Будь это убийство, мы составили бы чертовски ясный портрет, и Сан Дмитрич нашел бы поддонка и показал бы ему небо в алмазах. А затем – на пожизненное. И мне наградой стала бы надежда на то, что подобная дрянь никогда не повторится. Но сама мысль, что симпатичная, здоровая женщина могла по своей воле выпить стакан кислоты, была муторной и жуткой.

– Избавление от чего? – спросил я.

– В смысле?

– В предсмертном эмофоне жертвы была надежда на избавление, а затем – облегчение и покой. Стало быть, избавление посредством смерти состоялось. Избавление от чего?

– Владя, дружище, – как-то нежно сказал Дим, и его надо мной восьмилетнее превосходство ощутилось в этой теплоте, – ей-то, видишь ли, под сорок. Она одинока, живет в грязненькой бедненькой квартирке на окраине. Нет детей, бросил любовник. Молодость – там… Ну, где-то там, далеко уже. И мечтать-то уже не о чем – устала мечтать. Раздевается перед зеркалом – и что видит в нем, а? Ты же отметил, что она сперва разделась у зеркала?

Разделась, да. Я знаю. Увидела бледную кожу, живот с жирком, целлюлитные бедра, шею в обильных морщинах. Тогда накинула халат, запахнула его, чтобы не выглядеть по смерти так жалко, легла в ванную…

– Димыч, я понимаю все это. Кризис среднего возраста, покинутость, эрозия самооценки – я же сам пситехник. Одно скажи: почему кислота? Почему не вены?

Дим затянулся поглубже, выдохнул струйку, глянул в глаза:

– Верно, дружище, ты пситехник, и неплохой. Уверен, баловаться защитой по типу отрицания ты не станешь. Значит, не от фонаря споришь – имеешь версию. Поделишься?

– Нет версии, – признал я. – Но и в твою не все укладывается. Цветам, что у нее на столе, больше двух дней, но меньше пяти. В умывальнике штук шесть тарелок – то есть посуда не мыта дня два точно. Черствый батон. Постель смята и грязна, пара бессонных ночей на ней прошла. Есть у меня такое чувство, что два или три дня назад случилось нечто… – тут я непроизвольно поежился, – от чего ей все стало безразлично. Совсем все, включая еду, удобство, сон. И вот цветы, я уверен, появились как раз тогда.

Дим чуть призадумался, потер переносицу.

– Не лишено смысла. Пару дней она проводит в жестокой депрессии, доводит себя до полного обесценивания Я-образа. Пишет вчера эту самую СМС: «Я дрянная, я сука» – конечно, бессознательно надеясь, что Мышонок прибежит и переубедит. Мышонок прискакал, но днем позже – и опоздал. От того так хреново ему вспоминать это сообщение. Да, логично. Но… не отменяет моей версии. Она убила себя, Владя, – нравится тебе или нет.

– Дим, – сказал я, – давай выясним, что случилось два дня назад.

Друг еще поглядел, словно взвешивая, признать ли ясную картину неясной, затем вместо ответа отшвырнул окурок и извлек телефон.

– Сан Дмитрич, есть к вам предложение. Да… да, по результатам консилиума. Разузнайте все, что можно, о цветах. Когда куплены, где, почем, кем… Да, понимаю, это я уже в мечты погрузился. Хотя бы когда – уже немало. Спасибо заранее! Доброй ночи.

Мне бы нужно было что-то сказать, но «спасибо» будет глупо – ведь это Димова работа, а «правильно, молодец» – неуместно и нахально. Я сказал:

– Пол-десятого уже.

– Ага, – ответил друг, – таки по домам неплохо.

Внимательно посмотрел на меня и прибавил:

– Хочешь к нам заехать? Аленка тебе обрадуется, на ужин плов у нас.

Я понял, что в гости к Диму и вправду хочу: вкусно покушать, поболтать в семейном уюте, повидать Алену – улыбчивую рыжую девушку, которая знает все про театр. Однако главная причина – в том, чтобы не оставаться наедине с тем сумраком, который переполнял голову. Выходило, друга и его жену я собрался использовать в качестве психзащиты, притом примитивной. Мне стало неловко, и Дим добавил:

– Поехали, не стесняйся. Чаем напою, свежую фантастику посмотрим. Ты же домой все равно не хочешь.

– Не хочу, – признал я. – Поехали к тебе.

17 мая

Моя работа

Это далеко не творчество, и, в сущности, даже не процесс. Это предмет, верней – набор предметов. В их числе пыльный монитор с прилепленными напоминалками, на которых большей частью нацарапано: «до Н-ного числа передать дело в…» и «запрос материалов по…». Также стол из ДСП с выдвижными глубокими ящиками. Они забиты всевозможной ценной ерундой вроде стимульного материала по тесту Роршаха или таблички с игрой «алфавит». Я пользуюсь лишь тем, что хранится в верхних слоях хлама, поскольку содержимого нижних слоев давно уже не помню. Еще подоконник с двумя чашками, пожелтевшими изнутри, и крепеньким кактусом. И еще – громадный стеллаж, забитый скоросшивателями. Он довлеет надо мной, занимает добрых две трети стены и выглядит при этом так, словно имеет куда больше прав на собственный кабинет, чем я. У него есть свои посетители – они входят, решительно распахнув дверь, и с порога заявляют, например: «Мне копию экспертизы по избиению Халатова». И я отвечаю: «Глянь на шестой полке, красная папка», – тем самым выполняя роль дворецкого при стеллаже. Иногда, чтобы усилить аналогию, добавляю: «извольте, сударь».

Ко мне же приходят только четверо. Во-первых, начотдела пси-экспертизы Георгий Иванович – как правило, не лично, а опосредованно, в виде письма по внутренней почте. Письмо обыкновенно начинается со слова «Когда?..» Георгий Иванович не имеет ранга, он не пситехник и даже не психолог. Зато служака, чертовски опытный юрист и суровый администратор. Ему удается добиваться того, чтобы мы – люди ученые, где-то творческие и местами богемные – продуцировали отчеты, справки и заключения ровно в том количестве, в котором жаждет их получать следственный отдел, притом вовремя. А это уже немало, за это начотдела любим и поощряем начальством.