Читать книгу "Соль земли - Луис Ламур"

Мы долго ехали горными тропами. Джудит была кротка, как ягненок, и вежлива, как принцесса. Когда остановились на ночлег, поела с аппетитом голодного подростка и стала быстро устраиваться спать. Я подумал, что она совершенно выдохлась, хотя ее поведение должно было бы меня насторожить. Потушив костер, мы с Галлоуэем улеглись. Джудит, свернувшись комочком под одеялом, уже посапывала.

Когда охотишься в бизоньих прериях, волей-неволей становишься пугливым и чутким. Если будешь спать слишком крепко, рискуешь потерять скальп. Вот и вырабатывается привычка прислушиваться к любому шороху, даже во сне, время от времени просыпаться и быть готовым ко всяким неожиданностям.

И в эту ночь я проснулся внезапно, словно кто-то толкнул меня в бок. От потушенного костра поднималась тонкая струйка дыма. Рядом ровно дышал брат, но Джудит исчезла. Вскочив, я быстро натянул сапоги и накинул оружейный пояс. В одну минуту оседлал коня, затянул подпругу и вылетел из лагеря так, будто за мной гнались дьяволы. Ее следы ясно отпечатались на тропе. Я не стал будить Галлоуэя, который читал следы так, как другие читают книгу.

Джудит отвела лошадь на поводу на расстояние более ста ярдов от лагеря, затем села в седло и некоторое время ехала шагом. Потом — галопом.

Добравшись до слияния двух ручьев, повернула по верхнему, и я последовал за ней. Полмили я гнал вороного галопом, и, надо признать, шел он неплохо. Затем я сбавил скорость, снял с луки седла лассо и вытряхнул петлю.

Она услышала, что я скачу за ней, и стала подгонять коня. Примерно две мили мы неслись как на скачках, но вороной оказался быстрее. Приблизившись, я набросил на ее плечи лассо. Вороной, не приученный к ковбойской работе, не остановился, и мне пришлось натянуть поводья. Девчонка вылетела из седла, шлепнулась на землю и тут же вскочила, готовая яростно защищаться. Но я связал слишком много бычков для клеймения, чтобы сплоховать на сей раз. Прежде чем Джудит поняла, что с ней случилось, она была надежно опутана веревкой и могла только кричать.

У нее оказался удивительно богатый словарный запас, что меня, человека, чувствительного к слову, почти шокировало. С самого раннего возраста она общалась с торговцами лошадьми и знала такие выражения, которых я никогда не слыхивал.

Пока она ругалась, я молча сидел в седле, делая вид, что не обращаю на нее внимания. Потом снял шляпу, прошелся пятерней по волосам, надел шляпу, наклонился, подхватил беглянку и перебросил через седло ее Рэма головой в одну сторону, ногами в другую.

Когда мы вернулись в лагерь, Галлоуэй уже собрал вещи.

— Что это у тебя там, братишка? — спросил он.

— Кое-что поймал в лесу. Будь поосторожнее: оно кусается и, судя по звукам, которые издает, страдает водобоязнью.

Держась подальше от каблуков и зубов, я снял Джудит с седла.

— Мэм, мне не нравится обращаться с кем-либо подобным образом, но вы сами виноваты. Ну, а теперь, если будете вести себя спокойно, я вас развяжу.

Несколько минут она говорила без остановки, а потом разрыдалась, и это решило дело. Я развязал ее, помог сесть в седло, и мы снова отправились в путь, причем Джудит вела себя достаточно мирно.

— Вот подождите, — зло бросила она, — Черный Фетчен выручит меня.

— Вас или лошадей? — усмехнулся я. — По слухам, он очень любит хороших лошадок.

— Он приедет!

— Молите Бога, чтобы его что-то задержало, мэм, — вмешался Галлоуэй. — Мы обещали доставить вас к отцу в Колорадо и, не сомневайтесь, доставим!

— Если бы он действительно любил вас, — заметил я, — то поехал бы за вами до самого Колорадо. Будь я влюблен, путь до ранчо вашего отца показался бы мне короткой дорожкой.

— Вы! — презрительно фыркнула она. — Да кто же полюбит вас?

Может быть, она и сказала правду, но мне не хотелось верить такому пророчеству. Меня никто не любил, кроме мамы. Галлоуэй умел ухаживать за девушками, а я — нет. Я даже не знал, как завести с ними разговор, и, наверное, они считали меня глупым. Трудно найти более схожих по характеру и одновременно более разных братьев, чем мы с Галлоуэем.

Оба — высокие, ширококостные, только он красивее меня, всегда готов улыбнуться, рассмеяться, легко вступает в контакт и непринужденно ведет беседу. Я сдержаннее и редко улыбаюсь. Выше Галлоуэя на один дюйм. У меня на щеке шрам, оставленный индейской стрелой.

Мы выросли на маленькой ферме, расположенной на склоне холма, в четырнадцати милях от магазинчика на перекрестке дорог и в двадцати — от ближайшего города, или того, что сходило за город в наших краях. Жили скромно, ничего лишнего, но на обед всегда подавали мясо. Его поставляли мы с Галлоуэем. Когда мне исполнилось шесть, а ему пять, отец научил нас стрелять. И часто семья голодала бы, если б мы не ходили на охоту.

Мама была учительницей на равнинах, пока не вышла замуж за папу и не поселилась на холмах. Она выучила нас читать, писать и правильно говорить, хотя со сверстниками мы разговаривали точно так же, как и они. Однако при случае могли, как джентльмены, блеснуть красноречием. Галлоуэй с большим успехом, я — с меньшим.

Мама очень интересовалась историей и часто беседовала с нами на исторические темы. На Юге США в те дни все увлекались романами сэра Вальтера Скотта. Айвенго стал для нас любимым героем. По тем временам мама имела много книг — больше двадцати, и мы прочитали их все. После смерти мамы нам с Галлоуэем пришлось трудиться на ферме не покладая рук, а потом все же отправиться на Запад.

Стараясь оставлять как можно меньше следов, мы все дальше уходили от Тейзвелла. Держались высоких мест, не пользовались наезженными дорогами. Индепенденс, где нас могли ждать, обогнули стороной и пересекли границу Кентукки по ручью Скэггс. Потом добрались до речушки Баррен, но, не доехав до слияния Баррен с Грин-Ривер, повернули на юго-запад, к Смитленду, где река Камберленд впадала в Огайо. Ручей Скэггс назывался так по имени охотника, который когда-то перешел через горы и поселился в этих местах вместе с одним из наших предков, основавших семью Сэкеттов.

По дороге мы покупали припасы у фермеров или сами подстреливали дичь. В нескольких милях к югу от Сент-Луиса переправились через Миссисипи.

Не было в округе лошадей лучше наших. Они шли размашистым шагом, отличались выносливостью, а когда требовалось, развивали высокую скорость.

Джудит молчала. Мне казалось, что глаза ее стали больше, в них застыла тревога. Она часто оглядывалась, будто чего-то ждала, но беспрекословно выполняла все, что ей полагалось, и ни разу не пожаловалась, что само по себе могло служить предостережением. Она разговаривала только с Галлоуэем, мне не отвечала ни да ни нет.

— Как там? — спросила она Галлоуэя, когда мы пили кофе на привале.

— В Колорадо? Это замечательная страна с равнинами, где бродят бизоны. Там горы вздымаются ввысь к самому небу. На них круглый год лежит снег, и по сравнению с ними наши теннессийские холмы кажутся кучками песка, выброшенного сусликами, строящими норки. Это бескрайний простор, земля, покрытая высокой травой, колышущейся на ветру, как морская гладь. Можно ехать неделями и не увидеть ничего, кроме прерии и неба — ну, разве что диких лошадей или бизонов.