Читать книгу "Близкий свет - Фридрих Незнанский"

Ах уж этот артистический мир, в котором все так хрупко и условно!..

Уходя от своей очередной любовницы, режиссер с благодарностью унес в кармане переданные ему ключи от ее квартиры: вдруг ему срочно потребуется тайно прийти и склонить свою талантливую и несчастную голову на высокую и чувственную грудь впечатлительной женщины? Вдруг захочется жарко припасть к ее широкому и сильному, почти неженскому плечу в минуты собственного творческого томления и одиночества? Всякое ведь случается возле свежего источника новой любви!..

Однако сам по себе вопрос оставался открытым: почему пресловутые таблетки, аналогичные тем, которые многим до нее не приносили никаких огорчений, оказались смертельно опасными для актрисы? Это уже не пустая формальность. Гибель достойного человека требовала, если не решительного и немедленного отмщения, то хотя бы четкого указания на виновного в этой нелепой трагедии. И в одну из последовавших затем встреч на квартире, становившейся для режиссера все более привычной и уютной, он высказал мысль о том, что безнаказанной трагедию оставлять никак нельзя. И на этот счет у него имеются кое-какие соображения.

В свою очередь, и бывшая подруга, а отныне разумная и щедрая утешительница по-прежнему безутешного, но не в такой уже острой форме, режиссера, сказала, что неподалеку от ее дома находится известная адвокатская контора, в которой работает — она сама видела — очень симпатичный молодой юрист. Она подумала, что, если там рассказать об этой истории, адвокаты найдут возможность распутать эту неприятную и грязную историю с таблетками, которые наверняка были фальшивыми и опасными для жизни. Просто надо заявление отнести, ну и тогда, после этого…

Словно бы постоянно держа перед своим напряженным внутренним взором светлый образ Лоры, Инга имела в виду, что коллеги покойной вполне могли бы озаботиться этим вопросом. В смысле, финансовой его стороны. Это не было укором или упреком, а, скорее, дружеской подсказкой. И режиссер немедленно поспешил оценить тактичную форму высказанного предложения: еще бы, ну конечно, а как же иначе! Зачем же тогда вообще существуют друзья и коллеги?..

Договорились следующим образом: она зайдет к адвокату и выяснит все условия договора, а режиссер прозондирует в театре возможность оплатить необходимое расследование. Это был, по их обоюдному убеждению, оптимальный вариант решения проблемы. Тем более что некая внутренняя, возможно, не до конца осознанная, вина по-прежнему беспокоила обоих, а на белом свете нет ничего более удручающего своей безнадежностью, нежели собственное ощущение беспомощности и невозможности что-либо исправить, вернуть к первоистоку, либо решительно переиграть жизнь в обратном направлении…

«Но, может быть, и не стоит к этому стремиться, — отстраненно думала вздрагивающая от горячих приступов наслаждения женщина, — а достаточно лишь поверить, что и прощение, и утешение сосредоточены в твоих собственных руках и что сама возьмешь, то твоим и останется?..»

В который раз за эту ночь она увидела низко над своим лицом расширенные глаза своего нового друга и любовника, озаренные совершенно немыслимым блеском, и с глубоким облегчением решила, что поскольку он наверняка согласится с ее мыслями, то не стоит и поднимать эту, слишком больную для обоих тему. Живое все-таки следует отдать живым…

Глава первая

ССОРЫ И ПРИМИРЕНИЯ

Дело, кажется, шло на лад, устраивалось как нельзя лучше. Турецкий готов был зажечь свечу в первой же попавшейся у него на пути церкви. Но поблизости имелись только соборы и костелы, а он не был уверен, что там его благодарность будет принята без встречных условий. Повод-то все-таки был. Очередная, «последняя», его ссора с Иркой завершилась благополучным объяснением и рассеялась как дым. Точнее, как утренняя дымка или легкий туман на взморье. Правда, для того, чтобы «рассеялась», ему потребовалось приложить немало усилий, в том числе и физических. Умственные — что, они привычны. А вот сыграть роль осчастливленного прощением мужа, да так, чтобы и самому, в конце концов, поверить в это, чтобы жена тоже поверила, тут одного осознания мало, тут умение необходимо, многолетний опыт, так сказать. Но все у них действительно обошлось, Ирка простила, пообещала забыть, а потом на деле доказала, что она, как и в прежние времена, любит своего мужа, и как любит! Напрашивался вывод: дурак ты, Турецкий! Верно сказано: от добра — добра не ищут. Пора бы и, в самом деле, остановиться, оглянуться, да и выплюнуть осточертевшие удила, которые сам же и зажал зубами, закусил, понимаешь…

Последние дни Иркиного «отпуска» выдались жаркими, но на взморье это не так остро ощущалось, как в городе, и они предпочитали всем другим занятиям, кроме ночных, валяться до темноты на пляже, подставляя спины шаловливым волнам, которые мягко перекатывались через них и быстро таяли, словно испаряясь, в горячем песке. Уходили с утра и валялись до самого вечера, подкрепляясь бутербродами и копченой рыбкой — под охлажденное пивко из банок, зарытых в мокрый песок. Турецкий из красивых перьев чаек, которые собирал на пляже, строил веселой расцветки шалашики, а Ирка негромко рассказывала ему, ну, как они, например, вдвоем будут жить в этих легких строениях, когда очутятся на необитаемом острове. В одном шалаше у них будет дом с огромной спальней, в другом — ночной клуб, куда они будут заходить перед сном, чтобы пропустить по кружечке отличного пива, которое здесь, в Юрмале, выше всяких похвал, а в третий, тоже ночной клуб, они заходить не будут, — из принципиальных соображений. Турецкий искренне хохотал, хотя слышал этот анекдот про английского лорда на необитаемом острове чуть ли не сто дет назад, но Ирка радовалась, рассказывая, а он радовал ее своим смехом. Нет, серьезно, жизнь налаживалась, слава богу, чего вспоминать прошлое?..

И еще одно прекрасное качество проявилось у Ирки: она, в самом деле, не умела помнить зло, причиненное ей мужем: забыли, — значит, забыли. А вот Эльза Густавовна, последняя из трех ее теток, две из которых пребывали уже в иных мирах, все-таки помнила, как когда-то ее строптивая племянница, неожиданно почуявшая в душе и теле самостоятельность, а возможно, и опасность в одночасье потерять соседа Шурку, который собирался уже переезжать из их общей коммуналки на Старом Арбате в свою новую, однокомнатную квартиру в доме на Фрунзенской набережной, наплевала на все правила хорошего тона и другие условности и независимо ушла в его комнату. А утром, так следовало понимать, появилась из нее, если еще не до конца женой, то, во всяком случае, не посторонней женщиной для почти дипломированного юриста. Вступили в брак они позже, но с той ночи привыкли вести отсчет совместной жизни ни в чем себе больше не отказывать. Может быть, в угоду воспоминаниям о тех незабываемых днях и ночах горячей юности и не «зацикливалась» Ирина на Шуркиных «похождениях»: ссорились, ругались, она убегала к теткам, возвращалась, — значит, любила все-таки своего беспутного муженька. Да и куда его бросить-то, погибнет же!..

А тетки, конечно же, внимательно наблюдали в ту пору, как на лукавой физиономии племянницы, обещавшей стать очень красивой дамой, постепенно менялись выражения — от наивных еще вопросов быстро созревающей девицы до глубокого и, возможно, чуть-чуть ироничного отношения к тому, что самим теткам, в их закоренелом девстве, было попросту недоступно пониманию. Но вот это ее превосходство, а также достоинство, достигнутое благодаря сугубо личным преимуществам перед ними, и возвышало Ирину в их глазах. А также распространялось и на ее мужа. Во всяком случае, к их ссорам они относились снисходительно, охотно привечая племянницу, но и не отказывая в гостеприимстве ее мужу, одно время даже слишком часто прилетавшему мириться.