Читать книгу "Пламя Магдебурга - Алекс Брандт"

– Скорее бы, – поежился бургомистр.

– Не следовало брать возницей Петера, он не следит за дорогой, – заметил Хойзингер. – Наверняка задремал на козлах, оттого и яму проморгал, бездельник. В их семье все такие, потому и живут бедно. Но при этом, заметь, имеют наглость каждый год клянчить себе пенсион.

– Зачем ты так – Петер хороший парень. О матери заботится, да и работник из него неплохой.

– Как же, работник, – криво усмехнулся Хойзингер, отчего его рыжие усы слегка встопорщились. – Никогда Штальбе не были хорошими работниками. Вспомни хоть Петерова отца, Андреаса. За все брался – и плотничал, и у кровельщика Райнера в помощниках ходил, и в кузне работал. И толку? Гнали его отовсюду, потому как любая работа из рук валилась. И помер он раньше срока, оттого что пьяный упал в колодец и утонул. Петер в него пошел. Ничего толком делать не умеет, вот и нанимается, куда возьмут – свинарник вычистить, канаву прокопать или мешки с мельницы перетаскать.

– Что плохого в том, что человек не боится грязной работы? Не забывай, ему нужно содержать мать и двоих сестер.

– Я тебе одно скажу: Петер должен учиться ремеслу, а не дурака валять. Всю жизнь таскать мешки – много ума не требуется, но семью этим не прокормишь.

Бургомистр лишь пожал плечами в ответ. Спорить больше не хотелось.

Отодвинув шторку, он выглянул в окно. Хмурое небо было затянуто облаками, собирался дождь. Ветер носился над остывшей землей, поднимая в воздух пыль и пригибая вниз желтые головки полевых цветов. Было холодно.

Сгоревший дом, о котором упоминал возница, остался позади. Теперь дорога шла поперек широкого, заросшего травой луга. Вокруг было пусто – ни людей, ни животных. Только вдалеке, за деревьями, медленно вращались лопасти ветряной мельницы.

Колеса монотонно скрипели, карета раскачивалась, и можно было услышать, как проросшая на дороге трава шелестит под ее днищем.

Через какое-то время дорога пошла вверх и взобралась на небольшой холм. Далеко впереди бургомистр увидел каменные башни и высокие шпили церквей, похожие на черные иглы. Ветер донес до его слуха протяжный звон колоколов.

Это был Магдебург.

* * *

Спустя какое-то время карета подъехала к мосту, соединяющему правый и левый берега Эльбы. Под затянутым тучами небом река казалась холодной и неприветливой. Ветер гнал по ее поверхности маленькие волны; они бежали, обгоняя друг друга, и с тихим плеском разбивались о каменные опоры моста.

Карету остановили. Худой офицер с неподвижными глазами и безгубым ртом заглянул внутрь.

– Кто вы такие и откуда? – осведомился он.

– Я – Карл Хоффман, бургомистр Кленхейма. Со мной Стефан Хойзингер, городской казначей, – последовал ответ.

– Что вам понадобилось в Магдебурге?

– У нас дело к советнику фон Майеру.

По знаку офицера двое стражников осмотрели карету. Когда они убедились, что внутри нет никаких товаров, подлежащих обложению пошлиной, офицер вяло махнул рукой, пропуская карету дальше.

Порывы ветра усилились, но на этот раз ветер разогнал тучи, и в небе показалось солнце. Мягкий, согревающий свет пролился на город, разом осветив черепичные крыши и высокие медные шпили, вспыхнув золотыми искорками на поверхности воды.

Хоффман осматривался по сторонам – он не был здесь больше двух лет. На башнях и у ворот прибавилось часовых, из бойниц равнодушно выглядывали круглые пушечные жерла, нацеленные на противоположный берег. Снаружи казалось, что город как будто затих, спрятался в ожидании беды, осторожно посматривая наружу поверх каменного пояса стен. В остальном все было как раньше. Только Эльба опустела. Обычно в это время года здесь царило столпотворение: подходили один за другим торговые корабли, тянулись баржи, нагруженные лесом, зерном и солью. Ничего этого теперь не было – только одинокая шхуна стояла у пристани, да пара рыбацких лодок медленно двигалась по течению вверх. Чуть вдалеке несколько женщин, смеясь и переругиваясь, стирали в реке белье.

Миновав тяжелые своды Эльбских ворот, карета въехала в Магдебург.

Улицы города были заполнены людьми. Торопились разносчики, семенили девушки с плетеными корзинами в руках, скрипели груженые повозки. В толпе мелькали кафтаны и платья, куртки и белые рукава полотняных рубашек, чепчики служанок и длинные алебарды солдат. На крепостной стене работники с помощью веревок и деревянных платформ поднимали вверх обтесанные каменные блоки. Лавочники громко расхваливали свой товар, сидящие на мостовой нищие и калеки протягивали руки за подаянием. Выкрики, смех, ругань, шелест одежды и цоканье подков, скрип тележных колес, хлопанье дверей и ставен – все сливалось в мерно гудящий шум, висевший в воздухе, словно невидимое облако. Пахло дымом из печных труб и холодной речной водой, хлебом и свежевыловленной рыбой, и ко всему этому примешивался запах старого, пропитавшегося пылью и временем камня.

Ветер стих, теплые солнечные лучи заливали землю, на булыжниках мостовой лениво топтались голуби.

Несмотря на безветренную погоду, свет и солнечное тепло, бургомистр почувствовал вдруг, что его немного знобит. Впрочем, здесь, в Магдебурге, он всегда чувствовал себя неуютно. Город подавлял его своим богатством и тяжестью, высотой своих зданий, криками и шумом многоголосой толпы. Выступающие вперед верхние этажи домов заслоняли небо, от пыльного, нечистого воздуха было трудно дышать, а улицы и переулки напоминали ему узкие проходы, прорубленные сквозь толщу гранитной скалы. Здесь, на улицах Магдебурга, Хоффману начинало казаться, что он, подобно пророку Ионе, очутился внутри какого-то исполинского живого существа – существа, способного мыслить и двигаться, могущего испытывать радость, боль или страх; существа, чью жизнь поддерживают тысячи людей, которые населяют его распластанное по земле огромное тело и движутся по его улицам и площадям точно так же, как кровь движется по переплетениям сосудов и вен. В иные минуты ему представлялось, что город и сам движется – незаметно, но уверенно и основательно; движется, обгоняя бег облаков и течение Эльбы, и каменные церкви, словно огромные корабли, плывут среди черепичных волн, и длинные серые тени почтительно следуют за ними, цепляясь за жестяные карнизы домов, заглядывая в распахнутые окна, утопая в узких, заваленных хламом проулках, задевая маленькие палисадники и тонкие ветви фруктовых деревьев, угловые статуи и каменные завитки крыш…

– Петер! – крикнул Хойзингер, высовываясь из окна. – Видишь колокольню Святого Ульриха? Держи теперь прямо на нее, никуда не сворачивай. А возле Андреасова трактира, там, где каменная голова над входом, сразу забирай влево, на Широкий тракт. Да смотри, болван, не ошибись, иначе потом полдня потеряем…

За окном кареты проплывали дома, тени ложились на пыльную мостовую. Под звук барабанной дроби промаршировали мимо солдаты в кожаных колетах[14]и нечищеных стальных шлемах, с бело-зелеными лоскутами, нашитыми на рукаве. Глядя на них, Хоффман вдруг вспомнил, как впервые оказался в Магдебурге. Сколько лет ему тогда было? Одиннадцать? Или, может, уже двенадцать? Неважно, впрочем… Отец, которому надо было наведаться в столицу по какому-то делу – кажется, речь шла о тяжбе из-за небольшого участка земли, отошедшего Кленхейму в правление архиепископа Иоганна, – решил взять маленького Карла с собой, чтобы показать ему город.