Читать книгу "Фармацевт - Родриго Кортес"

– Вы слушаете меня, Генри? У вас такой отсутствующий вид…

– Конечно же слушаю, Уильям. Очень внимательно.

Но не только Генри Лайонелл в эти минуты внимательно слушал графа Уильяма Стэнфорда!

В тёмном коридоре второго этажа, плотно прижавшись ухом к двери графского кабинета, стоял невысокий стройный подросток лет тринадцати-четырнадцати. Младший сын и любимец графа, Ричард Стэнфорд. Дикки.

Красивый мальчик! Чем-то очень напоминал он отца, и в то же время чувствовалось в его внешности нечто восточное, тревожное, унаследованное от матери. Волосы тёмные, почти чёрные, чуть вьющиеся. Чистая линия лба, полные, чувственные губы. Громадные, на пол-лица глаза орехового цвета, а в глазах читается ум и воля. И напряжённый интерес к тому, что говорится сейчас там, за дверью. А вот страха нет совсем.

Чего ему бояться? Он успеет отскочить от двери и исчезнуть за поворотом коридора, едва заслышав хромую походку отца или тяжёлые шаги Лайонелла. Братец Питер? Это животное, по своему обыкновению, нажралось виски и дрыхнет сейчас мёртвым сном. Слуги? Они поднимаются к отцовскому кабинету лишь тогда, когда внизу зазвонит колокольчик! Мать? Ральф вновь одурманил её успокаивающими каплями, – о, Дик знает, что это за капли и почему они одурманивают! – мать сейчас далеко отсюда, в царстве своих грёз. Сам Платтер? Вот его-то уж Ричард точно не боится. Есть на то свои причины!

А как же совесть? Как же Бог, который видит всё? Ведь подслушивать – это очень скверный поступок!

Э-э! Смотря кому и смотря кого подслушивать. И с какими целями. Когда скверный, а когда – единственно правильный. Кроме того, Ричард уверен: его связывают с Богом особые отношения. Бог избрал его. Бог готовит себе помощника. Ведь не просто же так Он дал Ричарду особый ДАР!

Но Бог не в состоянии уследить за всем, да и не Его это работа. Он Бог, а не констебль из посёлка Фламборо-Хед! Значит, Ричард должен сам побеспокоиться о себе. Хорошенько о себе позаботиться, чтобы была возможность развить, осознать, отшлифовать ДАР. Вот тогда он сможет помогать Богу здесь, на земле. Сможет делать людей лучше, чище, добрее.

Но для этого он должен в точности знать, о чём говорят сейчас за дверью кабинета.

Ну-ка, прислушаемся…

– …не получится, Уильям! Майорат есть майорат, – и титул, и всё, чем вы владеете, должен унаследовать старший сын. Питер.

– И никаких возможностей?

– Отчего же, – тяжело вздохнул Лайонелл. – Есть возможности. Вы можете выразить свою прямую волю. Скажем, лишить Питера наследства. Но, во-первых, это грандиозный скандал, пятно на чести вашего рода. А во-вторых, на каком, собственно, основании?

– Он ненавидит мою жену и своего брата. Он сразу возненавидел Фатиму. Я привёз её сюда пятнадцать лет назад, я думал, что Питер привыкнет… Но нет!

«Если бы ты знал, отец, до какой степени Питер ненавидит нас с матерью!» – подумал Ричард, который из-за двери прекрасно слышал каждое слово.

С некоторых пор Дик избегал смотреть в глаза старшего брата без крайней необходимости. Слишком уж взгляд у Питера становился… характерным. Заставляющим поневоле вспомнить о кобрах, удавах и прочих опасных тварях с холодной кровью.

– Поставьте себя на его место, друг мой, – развёл руками Лайонелл. – Вы бы их любили? Что до сроков… Сильные чувства, такие как восторг или, скажем, умиление, не могут длиться долго, сохраняя свой накал. Есть только одно исключение – ненависть. Вам ли не знать, ведь вы же профессиональный военный.

– Он… Он спивается! Он уже законченный алкоголик!

Некоторое время Лайонелл молчал. Затем, кряхтя, выбрался из-за стола. Теперь уже он подошёл к окну, незряче уставился в темноту осенних йоркширских полей. Затем повернулся к другу.

– Не я начинал этот разговор, Уильям, – тихо, почти шёпотом сказал Генри. – Так что… не обижайтесь. Алкоголик, говорите? А вы сами, друг мой? Ведь вы уже не можете прожить без морфия. Молчите. Не спрашивайте меня, откуда мне это известно. Я никогда не шпионил за вами. Но я много чего повидал в жизни. В том числе и морфинистов. Берегитесь, граф! Это билет в один конец. Это драконья пещера шотландских сказок: зайти может любой, но вот выйти…

Сначала Стэнфорд покраснел, затем его лицо залила меловая бледность.

– Иначе я умер бы от боли в покалеченной ноге, – хрипло сказал он. – Понимаете вы это?!

«Я понимаю! – подумал Ричард. – Я понимаю гораздо больше, чем ты, отец. Я знаю, я чувствую, я вижу, откуда у белого порошка такая власть над тобой. Мне очень жаль тебя, отец. Но пока я ещё не могу помочь. Только пока! Скоро, совсем скоро всё изменится. И вот тогда никакие драконы нам будут не страшны. Лишь бы ты продержался. Подожди. Совсем немного подожди!»

– Но ведь доза всё растёт? – спросил Лайонелл. – Сейчас ведь дело уже не в ноге; по сравнению с тем, что вы испытываете, пропустив укол, все боли – это просто детские игрушки! Ведь так?!

Стэнфорд долго молчал, словно не расслышал вопроса. Затем коротко утвердительно кивнул, поднял взгляд потемневших глаз на Генри.

И тот понял, что больше столь жестоких вопросов задавать не следует.

– Тогда вот что я скажу вам, – нарочито сухим тоном произнёс Лайонелл. – Питер, конечно же, осведомлён о вашем пагубном пристрастии. Да? Я так и думал, такого не скроешь. И если вы попробуете обойти старшего сына в вопросах наследования, он может пойти на то, чтобы опротестовать ваше завещание в судебном порядке. Доказать, что вы морфинист, не так уж сложно. Достаточно взглянуть на ваши руки. Достаточно опросить под присягой ваших слуг. Причины же, по которым вы пристрастились к морфию, вряд ли кого-то заинтересуют. Вам ясны последствия?

– Ясны, – потерянным голосом ответил граф Стэнфорд.

Он словно сразу постарел ещё лет на десять, словно бы даже сгорбился от обрушившейся на плечи тяжести. Не спасала даже вошедшая в привычку осанка кавалериста.

– Значит, когда меня не станет, Фатима и Ричард окажутся в полной зависимости от Питера. Это очень скверно, Генри. Фатима никогда не попросит у него ни пенни. Гордость не позволит. Помните, ещё тогда, пятнадцать лет назад, я говорил вам, что по древности, по знатности её род далеко превосходит мой. Она ведь из Тимуридов!

«Да, мать говорила мне об этом, – подумал Дик. – Надо же, как любопытно смешалась во мне кровь двух древних родов! Это ведь тоже не просто так, тщеславие моё тут ни при чём. Это, очевидно, было нужно, чтобы я смог принять ДАР».

– Она ведь не только красавица, – чуть растроганно продолжал Уильям. Он даже слабо улыбнулся каким-то своим воспоминаниям. – Она очень умная женщина, всегда была такой. Когда я спас её, она знала едва десяток английских слов. А я знал столько же на фарси-дари, так что странное объяснение в любви у нас получилось! Ей тогда было всего семнадцать… Вдвое моложе меня. Уже через год она говорила по-английски сносно. Ещё через год – в совершенстве освоила язык!