Читать книгу "Юрка - Леонард Пирагис"

– Дайте мне адрес, – попросил он.

Извозчик замялся.

– Можно! Да Юрка-то дома почитай два дня не был, жалилась тетка-то. И придет-то когда…

В это время принесли носилки. Мальчика бережно уложили в них. Таможенник и студент взялись за ручки… Шествие тронулось…

– А хотелось бы мне его видеть, – задумчиво проговорил господин на ходу.

– Прикажите, – нашел выход таможенник, – изловлю я его… Поди, промешкаете у меня часок-другой. А то завтра домой предоставлю. Только сбежит, шельмец, из дому, – вечно ведь здесь путается…

Господин слегка улыбнулся.

– А вы его у себя не можете попридержать? Я бы завтра заехал к вам.

– Можно. Это-то легко. Вот, сударь, и моя хата… Митродора, чего рот разинула? Готовь скорее постель чистую!

Это относилось к женщине, выбежавшей в недоумении из небольшого домика, к которому направилось шествие.

– Слышь, Митродора, скорее! Осторожнее, барин, ступеньки тут… Темно в сенях-то… Вот так… Ну, а теперь в горницу… Милости просим!

Через несколько минут мальчика, все еще не пришедшего окончательно в себя, уложили в постель и закутали теплым одеялом.

Глава II

Решение господина Ихтиарова

– Как бы не захворал, – с тревогой в голосе говорил Александр Львович, оправляя громадную подушку, в которой, точно в копне сена, затерялась мокрая голова мальчика… – Вы, Виктор Петрович, найдите доктора и пришлите его сюда, а сами отправьтесь купить что-нибудь из теплого для него… А я уж тут побуду. Ну что, Саша?

Мальчик в это время открыл глаза и недоумевающе повел ими по сторонам: было ясно, что сознание совершенно вернулось к нему.

– Уйдем, Митродора, – шепнул своей супруге таможенник, – нечего торчать тут… Вишь, барчук в себя пришел. Ты сиди теперь в маленькой горнице, – может, понадобится что. А я пойду – чай, служба не тетка…

Он вышел, а вслед за ним удалилась и супруга.

– Папа, – тихо позвал мальчик, – где мы?

– В гостях у одного хорошего человека, – за отца ответил студент. – А как ты себя чувствуешь?

– И Виктор Петрович здесь. Ничего… Ах… да…

Мальчик вздрогнул, и слегка помутневшие глаза его засветились ужасом.

– Не волнуйся, Сашук… не волнуйся милый… Виктор Петрович, дорогой…

В голосе отца послышались умоляющие нотки. Студент засуетился.

– Экая я дубина! – вполголоса выбранился он. – Мне вашу шляпу придется надеть, Александр Львович, – смущенно добавил он.

– А ваша где? – обернулся к нему Александр Львович.

– Почем я знаю… в Морском канале где-нибудь.

– А я и не заметил… Берите, родной, и бегите!

Студент торопливо ушел.

– Куда он, папочка?

– За платьем для тебя… Однако, Сашук, лежи смирно и постарайся не говорить много… Тебе не холодно?

– Нет.

Саша нечаянно солгал. До сих пор он не чувствовал холода, но теперь, придя в себя окончательно, ощутил неприятную дрожь: точно мелкие-мелкие капельки ледяной воды разбегались по его телу, начиная со спины и постепенно расползаясь по всему туловищу и голове… Это было крайне скверное ощущение. Мальчик закрыл глаза.

Ему вспомнилось все происшествие. Сначала неясно, точно сквозь сон или облеченным в туман представилось оно, а потом вдруг сразу словно осветил кто ярким светом темноту, и в памяти ясно и отчетливо выступили пережитые минуты… Минуты ужаса и борьбы со смертью… Неожиданный сильный удар, и потом холодная вода вокруг, настойчиво засасывавшая в глубину, будто тащил его кто-то страшно сильный, сдавливая со всех сторон холодными, плотными объятиями, тащил куда-то вглубь, стремительно и беспощадно… Напрасны были усилия вырваться из этих объятий, – ничего не помогало: сильный упорно тащил на дно… На мгновение мелькнула перед глазами баржа и две незнакомые фигурки на ней, потом в голове зашумело: тот же сильный давил и душил, потешаясь над жертвой… Больше Саша ничего не помнил, но и этого было довольно: дрожь ужаса прошла по телу; он глухо вскрикнул сквозь стиснутые зубы, и крик был похож на тот, который вырвался из его губ там еще, в воде…

– Саша, что с тобой?

Мальчик полуоткрыл глаза, увидел встревоженное лицо отца и улыбнулся бледной, слабой улыбкой: точно в мутный осенний день сквозь тучи пробился слабый и неуверенный отблеск солнца.

Александр Львович грустно покачал головой.

«Захворает», – пронеслась острая мысль в его голове, наполнив чем-то ноющим душу. Он прошелся по комнате, потом еще и еще… и принялся беспрерывно ходить взад и вперед, сам не сознавая, что делает, как обыкновенно бывает с людьми, взволнованными, занятыми тревожными думами.

Он с нетерпением поджидал доктора, надеясь услышать от него что-нибудь утешительное. Время от времени бросал он на сына, лежавшего с закрытыми глазами, взгляды, в которых было столько тревоги и муки, что всякий мог бы угадать, о чем думает и почему волнуется этот человек.

Дороже всего, дороже собственной жизни было для него благополучие сына. Хрупкий, нежный мальчик был для Александра Львовича бесценным сокровищем… Саша остался у него единственной целью, ради которой стоило жить после смерти жены. В Саше, помимо единственного сына, он видел еще и воплощение своей рано умершей жены, и вдвое дороже от этого был ему мальчик… На него перенес отец всю свою любовь и привязанность.

Ихтиаров (фамилия Александра Львовича) дрожал над своим мальчиком, как дрожит и трясется скупец над сокровищем, как дрожит умирающий над скудными остатками жизни. Саше он отдавал все свои силы, все помыслы сосредоточивал на нем. После смерти жены он точно умер для света и жил только для сына и только им одним.

В своей небольшой, но уютной дачке в Ораниенбауме Ихтиаров жил совершенным отшельником. Эмма Романовна, пожилая немка, занимавшая в доме должность хозяйки, да студент – друг и воспитатель сына – были единственными близкими ему людьми, скрашивавшими одиночество. Впрочем, одиночества Ихтиаров не замечал: заботы о сыне заполняли его жизнь, доставляли ему как радости, так и горе – эти неизбежные спутники жизни.

Одна мысль о возможности трагического исхода сегодняшнего злоключения приводила в ужас Ихтиарова. Она тяжестью ложилась на душу, рвала, терзала ее.

В минуту, когда сын упал в воду, Ихтиаров страдал меньше, чем теперь, в ожидании врача; даже совсем не страдал. Тогда ужас свершившегося с такой силой обрушился на него, что сразу убил возможность мозга оценить происшествие: Ихтиаров и его вконец растерявшийся спутник на время потеряли всякую способность соображать и стали бестолково ловить оторвавшийся парус, в то время как мальчик боролся со смертью… Теперь оцепенелость мозга прошла, и мысль заработала мучительно и тревожно… Впечатления, до сих пор перепутанные как нити сети, разметанной бурей, прояснились и кое-как пришли в порядок.