Читать книгу "Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт"

Быть может, непреодолимое пространство между нами в результате твоей смерти и позволило мне тебя по-настоящему узнать. Твою мудрость. Твою душу. Я абсолютно уверена в том, что она до сих пор где-то неподалеку. Совсем рядом со мной.

Бывают дни, когда ты словно вселяешься в меня. Ты навещаешь мое сердце. Эти дни прекрасны. Я начинаю дивиться миру так, как дивился ему ты. Поднимаю всякие «стеклышки» и долго их разглядываю. Зачарованно наблюдаю кружение листьев на ветру. Позволяю себе дурацкие шуточки и сама же над ними смеюсь.

А в иные дни невыносимой тоски я вдруг ощущаю, как что-то неуловимо нежное обволакивает и согревает меня. Я думаю тогда, что это ты.

Твоя душа.

Конечно, я обязательно узнаю ее, когда сама однажды покину свое тело здесь, чтобы отправиться на встречу с тобой там. Я обязательно встречусь с вами со всеми. Раздвинутся врата, за которыми вы, переполненные радостным нетерпением, меня дожидаетесь.

Как тем январским днем в аэропорту, когда вы ждали меня, возвращающуюся из Индонезии, где я провела три долгие недели. По дороге от багажного транспортера до выхода я, простите, но это так, едва не обмочилась от радости. Полнота испытываемого счастья заставила меня бежать.

И, думая о смерти, я хотела бы, однажды покидая этот мир, испытывать ту же буйную радость. И бежать, зная, что там, за вратами, — вы. Вы ждете меня. Чтобы крепко обнять.

* * *

«Мама! Незия! Лет! Жарко! Мама, Незия!»

Фини. В тот день, когда ты встречала меня в аэропорту, тебе исполнилось полтора года. Слова, которые изливались из тебя вместе с восторгом, обозначали на твоем языке историю, которую ты снова и снова слышала от Хели, твоего папы.

«Мама в Индонезии. Там жарко. Она прилетит на самолете. Она скоро к нам вернется».

Я провела в Индонезии три замечательных недели. Моя студенческая подруга неожиданно пригласила меня посетить ее новую родину и оплатила проживание и перелет. Хели не только был согласен меня отпустить, он всячески поощрял преодолеть сомнения насчет поездки. И ставил единственное условие: «Ты ни в коем случае не должна испытывать угрызений совести».

Хели, мой дорогой, мой единственный! В этом весь ты — любимый и любящий.

Разумеется, мне было непросто не испытывать угрызений совести и не беспокоиться. И там, в тропическом раю, меня чаще других лишала покоя мысль о том, как же ты, моя малышка Фини, переживаешь долгое отсутствие мамы.

Раз — и мама, помахав рукой, вошла в самолет, и нет ее. Мамы нет. Разумеется, ты не могла знать, когда вернется мама, да и вернется ли. И представить себе, где я была, ты тоже себе не могла.

Сознание того, что Хели прекрасно о тебе позаботится, было мне утешением. Но по возвращении домой я испытывала страх.

Узнает ли она меня после столь длительного отсутствия и несмотря на мой шоколадный загар? Не возникнет ли отчуждение?

«Мамааа!»

Ты увидела меня прежде, чем я тебя разглядела. Ты тянула ко мне свои ручки, отчего все сомнения рассеялись в доли секунды. Моя Фини. Я налетела на тебя, обняла, я сделалась воплощением счастья. Ни времени, ни страха, ни расстояния, — исчезло все, и все представления обо всем. Кроме любви.

А через два месяца улетела ты. И я понятия не имею о том, где ты, в какой стране и когда мы увидимся снова. Но я попытаюсь быть такой же, какой была ты тогда. Я тоже теперь держусь за здесь и сейчас. И для меня теперь тоже самое важное, чтобы обо мне заботились способные проявлять заботу люди. И если мы с тобой однажды увидимся, я узнаю тебя. Я протяну к тебе руки. Я закричу.

«Фини! Небо! Облака! Красота, Фини!»

Я тоже теперь держусь за здесь и сейчас. И для меня теперь тоже самое важное, чтобы обо мне заботились способные проявлять заботу люди.

Твой голос звучит в моем сознании. Ты слегка шепелявишь. Ты любишь уменьшительные суффиксы и применяешь их где угодно. Я считала это твое свойство проявлением твоей трепетной, любящей души.

Мамочка. Ножичек. Жучок. Крышечка.

Фини.

Валентина.

Вот история, которую я с удовольствием рассказывала еще тогда, когда ты разрисовывала пряниками с шоколадной глазурью стены. Когда совала свою крышечку в любую грязь и каждый день по три раза плескалась в ванне.

Тебе подарили гипсового ангелочка.

«Это (а)нгелочек» — это ты усвоила быстро.

Ты носила его часами по квартире, укладывала спать по много раз на дню, кормила с ложечки. Ангела можно было даже — брмммм-брммм! — катать на машинках Тимо. Гипсовая фигурка не выдерживала испытаний и несла очевидные потери. Сначала откололось одно крыло, потом рука, потом — вся нижняя часть корпуса. В конце концов от ангелочка остались половина головы и часть правого крыла, которые чудом держались вместе. Но ты одаривала и то, что осталось, своей неослабевающей любовью.

«Это (а)нгелоч(ек)» — утверждала ты с прежним упорством.

Примерно в то же время нас посетила фотограф из детского сада, куда ходил Тимо. Тебя, хорошенькую сестренку Тимо, сфотографировали заодно. И что ты произнесла, увидев себя первый раз в жизни на фотографии?

«Это (а)нгелоч(ек)!»

Возразить было нечего.

Ты и была ангелом на земле, моя Фини. И этот ангел питался исключительно огуречным салатом, заправленным сливками. И этот ангел больше всего любил — и в дождь, и в хорошую погоду — катание на велосипеде в детском сиденье за спиной у взрослых. И еще ангелу нравилось передвигаться по квартире, вдев ноги во «взрослые» туфли.

Иногда, представляя себе сидящим на облаке ангела по имени Фини, я мысленно «примеряю» ему эти огромные туфли. И ребенок во мне получает огромное удовольствие от этого представления.

Четверг, 20 марта 2008 года

Последние кадры.

Мы завтракаем в нашем новом маленьком доме, в который вселились несколько недель назад. В нем уже очень уютно, несмотря на множество нераспакованных коробок. Они не мешают нам чувствовать себя по-настоящему дома.

Сегодня чистый четверг. Праздничный день. Выходной. Поэтому Тимо не пошел в детский сад. Солнце дружелюбно заглядывает через окно кухни, подслушивая разговоры за завтраком в дружеском семейном кругу.

«Папа, можно мне взять еще блин?» — спрашивает Тимо. Рот его набит и вымазан нутеллой[3]. А рядом его сестра Фини черпает ложкой мармелад из банки.

Хели стоит у плиты и подпевает магнитофонной кассете.

«Вот к вам жалует блин — хула-хупп, хула-хопса, хулла-хей…»

И блин, приземлившись на тарелку Тимо, начинает говорить голосом Хели.