Читать книгу "Близнецы. Проценты кровью - Андрей Анисимов"

В крайней избе слева жила Дарья Ивановна Никитина. Из постоянных жителей она была самая молодая. Ей по весне стукнуло пятьдесят пять. Она легко справлялась со своим нехитрым хозяйством, состоящим из пяти кур, петуха Петьки и дворового пса Доши. На лето к Дарье Ивановне приезжала внучка Валечка. Девушка закончила предпоследний класс и проводила у бабушки летние каникулы. А долгими зимними вечерами Дарья Ивановна вязала женские рейтузы. Делала она это весьма профессионально и вывозила свою продукцию на городской рынок, где рейтузы шли нарасхват. Вязание давало ей крепкую добавку к мизерной пенсии. Дарья Ивановна смолоду ушла в город домработницей и на казенной службе никогда не числилась. Про Никитину говорили, что она дочку прижила от заезжего солдатика. Перед демобилизацией тот якобы обещал девушке жениться, да уехал домой и позабыл. На самом деле все было не так, но правду о дочери пожилая женщина скрывала.

Девочку она вырастила одна, хотя иногда тайный отец помогал деньгами. Но делал он это сугубо по собственному желанию и настроению. При получении паспорта дочка взяла материнскую фамилию. Школу Верочка Никитина закончила деревенскую и в ленинградский вуз по конкурсу не прошла. Выучилась на водителя трамвая и устроилась в трамвайный парк. Повторяя судьбу матери, без мужа родила дочь Валю. От парка, перед самым развалом державы, ей выдали маленькую квартирку в полуподвале старого дома, где они вдвоем с дочерью и жили до сих пор. Дарья Ивановна только один раз гостила у дочери в Дровяном переулке. Теснота и полумрак после деревенской воли пожилую женщину угнетали. Она неделю промаялась и уехала.

В этом году Валя задержалась в деревне. Школа, где училась внучка, с весны встала на капитальный ремонт. Строители обещали успеть к началу учебного года, но первого сентября выяснилось, что трубы завезли бракованные, а замена их – дело долгое: средства, выделенные городской властью на ремонт, были израсходованы, а новых взять негде. Начало учебного года в связи с этим откладывалось на неопределенный срок. Валя осталась у бабушки.

Дарья Ивановна вслух не говорила, но в душе нечистых на руку строителей благодарила. О том чтобы прожить с внучкой до ноября, пожилая женщина не могла и мечтать. В конце августа основная часть дачников уехала в город. В Крестах остались лишь пенсионеры Воробьевы. Неутомимые супруги с рассвета до сумерек пропадали в лесах, добывая последние грибы и клюкву. Дарья Ивановна знала, что чета пенсионеров живет бездетно, и удивлялась, зачем им столько запасов? Торговать пенсионеры не ходили, а сами такое количество съесть не могли. В конце сентября уехали и они, и, кроме Валечки, никого из городских не осталось.

Дарья Ивановна опасалась: без молодежи внучка заскучает. Но выручил мусульманин Халит. Он еще прошлым летом приметил Валю и одаривал девушку лесными гостинцами. То принесет банку лесного меда, то щучку из реки, то кружку малины. В сентябре, когда деревня опустела, Халит стал брать Валю в лес за орехами. Орехи внучка Дарьи Ивановны очень любила, но они созревали позже, чем начинаются школьные занятия. В этом году Валя орехов дождалась. Халит за три года жизни в Крестах так изучил окрестности, что знал грибные и ягодные места лучше местных. Знал он и все большие орешники на много километров вокруг.

– Вот тебе и басурманин! – часто говорила Дарья Ивановна. – Золотого сердца человек! Другим христианам у него бы поучиться…

Телевизоров в деревне не водилось, но из радиопередач Никитина знала о войне на Кавказе и пеняла Халиту:

– Вон, что твои одноверцы удумали – кровь лить.

Халит качал головой и уходил. Но один раз оглянулся и сказал:

– Христа продали и Аллаха продали. Золото Бога не знает…

Осень катила быстро. Теплые солнечные дни сменились на пасмурные и дождливые. Темень наступала рано. В среду после полудня повалил снег. И хотя он сразу стаял, Дарья Ивановна поняла, что осень заканчивается. Последние два дня у женщины лежал груз на сердце. На вопросы внучки она отговаривалась старостью: к погоде кости ломит, меняется погода, вот и организму тяжело. Но погода была ни при чем. Никитину одолевали дурные предчувствия. На улицу она выходить почти перестала. После завтрака усаживалась под образа и молча вздыхала. Валя кормила кур и пса Дошу. Кобель, чуя настроение хозяйки, тоже ходил, поджав хвост, а ночами выл. К обеду неожиданно распогодилось. Облака расступились, и выглянуло солнце. Дарья Ивановна немного повеселела и вышла подышать во двор. Но любоваться лазурью неба долго не пришлось. Внезапно налетел ветер. Его шквальные порывы сорвали последние листья с красной рябины, погнали рябь по дорожным лужам и задрали хвосты у перепуганных кур. Доша залез в свою будку и грустным собачьим глазом следил за разгулявшейся стихией. Дарья Ивановна с внучкой вернулись в избу и проверили, хорошо ли закрыты окна. Ветер нагнал низкие свинцовую облака и внезапно стих. К сумеркам зарядил нудный мелкий дождик. В довершение всего погас свет и смолкло радио. Дарья Ивановна зажгла керосиновую лампу, и внучка пристроилась читать. Спать пошли рано. Валя ночевала на сеновале, куда из сеней вела деревянная лесенка.

– Не замерзнешь на чердаке? – спросила Дарья Ивановна. – Пора в дом перебираться.

Но спать в доме Валя не хотела. Никитина посветила девушке в сенях и, когда та поднялась, вернулась в горницу. Кровать с никелированными шишечками Дарья Ивановна стелила обстоятельно: сбивала перину, поправляла подушки, равномерно распределяла стеганое одеяло в недрах крахмального пододеяльника. Закончив с постелью, кряхтя, разулась и улеглась. Монотонный шелест дождя усыплял, и Дарья Ивановна закрыла глаза. Но тут забрехал Доша.

Дворняга Никитиной осталась единственной собакой в деревне. Летом дачники привозили городских. Это были породистые набалованные животные. Хозяева держали их для форса и возились так, как в деревне не возятся с детьми: стригли, купали с шампунями, кормили заграничными кормами. Водили этих собак на поводке, и о том, чтобы сажать их на цепь, не могло быть и речи. Сторожить двор такие собаки не умели. Дарья Ивановна много лет прожила в городе и на всевозможных домашних животных нагляделась, но относилась к ним по-деревенски пренебрежительно. Скотину надо держать для дела, считала Никитина, и убеждений своих никогда не меняла.

Доша продолжал брехать. Лай его становился все напористей и злее. «Небось зверь какой из леса», – подумала хозяйка, но, услышав глухой мужской голос, грязно ругавший собаку, вздрогнула и тяжело поднялась с перины. Пошарила в темноте ладонью по крышке комода. Знала, что положила спички туда, но от волнения нащупать не могла. Наконец схватила коробку, дрожащими руками раздвинула коробок. Первая спичка сломалась, вторая пошипела и зажглась. Дарья Ивановна наладила керосиновую лампу и хотела идти на крыльцо, но не успела. В окно постучали. Она поднесла лампу к стеклу и отшатнулась. Небритое мужское лицо с расплющенным на стекле носом выглядело жутко. Но больше всего испугали женщину глаза. Это были темные недобрые глаза желтоватого цвета. «Волк!» – обожгла страшная мысль.

– Даша, это я. Не узнаешь?

Голос за стеклом Никитиной показался знакомым.