Читать книгу "Вдали от Рюэйля - Раймон Кено"

О, ему уже все равно.

Люлю Думер смотрит на него с жалостью. Бедный дяденька, думает она, даже не в силах выбрать себе лекарство, а ведь лечение — штука серьезная. Тереза идет за шприцем и снадобьем, Тереза идет кипятить воду. Все это время Лу-Фифи продолжает борьбу, свой одиночный бой, свои легочные маневры; обильно течет едкий пот. Взгляд Лу-Фифи уходит в такие дали, которые невозможно даже представить. Бедный, бедный дяденька, думает она, Люлю Думер.

— Готово! — кричит Тереза.

Он встает. Опираясь на стул, стол, доходит до кровати. Отстегивает подтяжки, расстегивает ширинку, задирает халат, спускает штаны, затем трусы и ложится, продемонстрировав свои ягодицы Люлю Думер, которая думает, да-а, ну и оригиналы же они здесь.

Тереза щупает ягодицу, ищет удобное место, которое в итоге находит, трет кожу ватой, пропитанной спиртом, и раз! втыкает иглу, после чего наркотик медленно вливается в кровь. Бездыханный де Цикада экзальтированно таращится в потолок; у него отсутствующий вид. Выбитый из колеи переживаемой агонией, он истекает потом и судорожно сжимает пальцы. Кажется, он сейчас умрет, судя по его глазам, он уже очень далеко. Нет, он не умрет, нет, он не умрет; проходят удручающие минуты, постепенно удушье отпускает, сжимавшийся панцирь, сдавливавший грудь, дает слабину, и время от времени де Цикаде удается глубоко вздохнуть; проходит еще несколько минут, распростертый плашмя де Цикада дышит более или менее нормально, в забитых слизью легких начинает свистеть и булькать. Лу-Фифи лежит молча и неподвижно.

— Оставить тебя одного? — спрашивает у него Тереза.

Он закрывает глаза, затем их снова открывает, торжественно. Тереза накрывает его одеялом. Уводит Люлю Думер.

Из комнаты Терезы видны бурлящие и блестящие парижские холмы, Люлю Думер смотрит и заявляет:

— Как здесь классно! Провинция может отдыхать.

Тереза достает из-под кровати бутылку шартреза[16].

Протягивает Люлю Думер маленькую чашечку, себе наливает в стакан из-под зубной щетки.

— Сколько сейчас времени? — спрашивает Люлю Думер.

— Одиннадцать часов.

— Уже одиннадцать. И часто тебе приходится его колоть?

— Говори тише, не то разбудишь. Когда он чувствует, что болезнь подступает, или когда я ему нужна, он стучит в стенку, и если я здесь, то иду к нему. Но обычно его прихватывает ночью, а ночью я почти всегда здесь.

— Он тебе платит?

— Он делает мне маленькие подарки, но я бы ухаживала за ним и без этого. По-дружески.

— А что с ним происходит? Штрангулеты[17]?

— Что?

— Штрангулеты. Так это называется у нас в Танкарвиле, в районе Нижней Сены.

— Нет, эта болезнь вряд ли известна вашей деревенщине, поскольку она совсем новая, к тому же экзистенциальная.

— А как ты можешь это объяснить?

— Говорю же тебе, экзистенциальная. Название известно, а вылечить невозможно.

— А вши — тоже болезнь?

— Может быть. Не исключено, что тоже экзистенциальная. Надо спросить у доктора.

— Что бы там ни было, но, судя по всему, бедный старик ужасно страдает.

— Он не такой уж и старый.

— А кто он по профессии?

— Поэт.

— Как Малларме?

— Да.

— Такой же знаменитый?

— В Рюэйле — очень известный, в Нантере[18]и Сюрене — чуть меньше.

— Слушай, а это правда, то, что я прочла в картах?

— Да. Жена его бросила, но не ради другого мужчины.

— А ради чего?

— Подумай.

— Я даже не знала, что такое бывает.

— Да уж, пакость, конечно, но на белом свете чего только не бывает.

— А он все еще любит ее, ну, ту женщину?

— Похоже на то.

Раздается глухой стук в стену.

— Он меня зовет, — сказала Тереза.

Они допили шартрез.

— Извини, малышка, — сказала Тереза, — пойду посмотрю, что ему от меня надо.

Они вышли. Люлю Думер пошла к своей комнате, Тереза вошла к де Цикаде. Лампа у изголовья освещала лицо утопленника, которого вытащили на берег. Де Цикада закрыл глаза.

— Плохо, да? — тихо спросила Тереза.

Де Цикада даже не пошевелился.

— Лу-Фифи, — вполголоса позвала Тереза.

Де Цикада открыл глаза.

— Плохо, да?

— Морфин, — произнес де Цикада.

— Ты хочешь, чтобы я тебя прикончила?

— Морфин, — произнес де Цикада.

— Не хочешь подождать? Может, пройдет само?

— Морфин, — произнес де Цикада.

— Хорошо, сейчас мы тебя доконаем.

— Спасибо, — прошептал де Цикада и устроился поудобнее, вытянувшись во весь рост в расширившемся от укола, экстатическом пространстве.

Наутро у него внутри еще что-то хрипит, нечто с металлическим, вернее, с металлоидным, чуть ли не с серным привкусом, а солнышко уже плывет высоко в небе. Де Цикада, напевая, встает, к раковине идет, наспех умывается, гигиена это не для поэтов, тщательно и изысканно одевается, выходит и недоверчиво принюхивается к свежему воздуху; решается наконец на улицу, в меру проворно, приветствует людей направо-налево, входит в кафе к Артюру, приличное, кстати, заведение, подсаживается за столик к уже сидящему там Сердоболю[19], поскольку тот всегда платит за выпивку, они поздравляют друг друга с хорошей погодой в такой и до чего ж славный денек и заказывают самый крепкий аперитив, известный на тот час.

— Как поживают твои носки? — спрашивает де Цикада.

— Скорее неплохо, — отвечает Сердоболь, который их производит и не имеет на этот счет никаких предрассудков.

Когда-то давным-давно Сердоболь породил на свет оду, одну-единственную оду — было ему лет восемнадцать, он взял в руки перо и целый месяц корпел над восьмисложниками, — с тех пор питал слабость к искусствам, благоговел пред поэзией, пред интеллектуалами, а посему восхищался де Цикадой тем паче, что тот был, похоже, единственным великим человеком в Рюэйле, пусть и не слишком знаменитым, поскольку слава его, судя по всему, не простиралась за пределы этого посредственно пригородного местечка.