Читать книгу "Свободен для любви - Ричард Гордон"

— Да, в некотором роде, — кивнул старикан. — Этот молодой человек очень груб со мной.

Профессор взглянул на меня, как на лабораторную крысу, подцепившую необычную болезнь.

— По-видимому, мне стоит представить вам своего друга, судью Хопкрофта, — медленно, с расстановкой проговорил он. — Обедая со мной, он по неосторожности порезал палец. Я как раз собирал инструменты, чтобы зашить его рану.

Я молча уставился на него. Пол подо мной закачался и стал уходить из-под ног.

— Как, говорите, ваша фамилия? — спросил профессор. — На комиссии я плохо ее расслышал.

— Гордон, сэр, — прохрипел я.

— Гордон, значит? — Профессор несколько раз укоризненно помотал головой.

— Как-как? — переспросил судья Хопкрофт, в упор уставившись на меня.

Я повторил.

— Вот как, значит, Гордон, — зловеще произнес он. — Что ж, постараюсь запомнить.

Когда они скрылись за ширмой, мне показалось, что я не только не задержусь на этом месте, но при первом же столкновении с законом попаду в Дартмур[4], где и проведу остаток своих дней.

Глава 2

В течение нескольких последующих недель я с равной тревогой вчитывался в резолюции, которые накладывал профессор на карточки пациентов с установленными мной диагнозами, и в заключительные речи судьи Хопкрофта при вынесении приговоров. Бингхэм теперь всякий раз нагло ухмылялся в разговорах со мной, став вконец невыносимым. Он был явной жертвой особо злокачественной формы заболевания, которое в наших кругах называли дипломатозом и которое проявлялось одновременно в мании величия и полнейшем склерозе по отношению к самым недавним событиям. Избавившись от куцей студенческой тужурки, он теперь неизменно расхаживал в долгополом белом пиджаке и никогда не расставался со стетоскопом, дужки которого горделиво торчали у него на шее, словно рога забияки-оленя. По клинике Бингхэм передвигался исключительно торопливой, несколько дерганой поступью, давая всем понять: его ждут срочные консультации и безнадежные больные; с пациентами, их родственниками и практикантами он разговаривал торжественным и усталым голосом, как врач викторианской эпохи, сообщавший трагичную весть; наконец, тяжкий груз давившей на него ответственности не позволял Бингхэму узнавать своих бывших и менее удачливых сокурсников и уж тем более не оставлял времени здороваться с ними.

Но больше всего меня бесило поведение Бингхэма в лифте. Помимо широкого, просторного лифта, в котором перевозили пациентов на носилках, в больнице Святого Суизина также имелся допотопный, тесный и скрипучий, подъемник для персонала. Обычно на нем висела табличка «НЕ РАБОТАЕТ», и студентам пользоваться им возбранялось. Так вот Бингхэм обзавелся дурацкой привычкой разъезжать на этом лифте, никогда не забывая вызывать его, когда проводил обход клиники с группой студентов. Затем сам поднимался на верхний этаж, где и поджидал раскрасневшуюся и запыхавшуюся толпу.

— Страшно удобная штуковина, — как-то заметил он мне. — Просто не понимаю, как мы раньше без него обходились.

Впрочем, общались мы с ним довольно редко: либо лондонские пешеходы и водители вконец утратили остатки осторожности, либо я стал менее расторопным. Как бы то ни было, поток пациентов не иссякал теперь до позднего вечера, частенько не оставляя мне времени даже для обеда.

— Послушай, старина, — обратился ко мне Бингхэм однажды вечером, когда прием уже заканчивался. — Как насчет того, чтобы забежать в палаты и взглянуть на кое-какие хвори? Там рядышком лежат совершенно изум пиелонефрит и ретроперитониальный абсцесс. Спорим на полфунта, что ты не определишь, кто из них кто?

— Нет, спасибо, — покачал головой я. — Я немного устал смотреть, как страдают мои братья по разуму. И вообще собираюсь в паб перехватить пинту пивка.

— Ты, конечно, извини, старина, но это не лучший способ пробиться в аспи.

— В данную минуту мне глубоко наплевать на твою аспи, — в сердцах выпалил я. — У меня ноги гудят, башка раскалывается, я голоден как волк и хочу выпить.

— Да, старина, наше травмотделение не всякому по зубам. Я сам жду не дождусь следующего месяца, чтобы вырваться отсюда и приступить к нормальным операциям.

Я смерил его вызывающим взглядом:

— Хочу напомнить, что место старшего ассистента получит только один из нас.

— Конечно, старина, — ухмыльнулся Бингхэм. — Я чуть было не забыл. Пусть победит сильнейший и все такое. Да?

— Совершенно верно, Бингхэм.

По прошествии еще двух недель я уже начал надеяться, что наше сверхзанятое светило забыло историю с судьей Хопкрофтом. Однако в один прекрасный день профессор появился в нашем травмпункте. Остановившись перед моим столом, он посмотрел на меня, как на заспиртованную ящерицу, поднес к моему носу какую-то медицинскую карту и спросил:

— Это вы заполняли?

Я испуганно покосился на карту. Запись в ней была адресована дежурному врачу хирургического отделения, молодому парню, с которым мы играли в регби и попивали пиво; славный малый, как и я, на дух не выносил Бингхэма. У пациента, которого я отослал в хирургию, был сильный ушиб ноги, но в спешке и бешеной сутолоке приема я нацарапал всего три слова: «Рентген, пожалуйста! Перелом?»

В эту самую минуту я с ужасом припомнил, что как раз сегодня этот молодой врач отправился в Королевское медицинское общество, а подменял его сам профессор.

— Да, сэр, — пролепетал я срывающимся голосом.

— Пожалуйста! — ядовито заявил он, отвечая на мой запрос. — Нет!

И величественно удалился.

Несколько дней спустя Бингхэм с ехидной рожей подкатил ко мне и сказал:

— Сегодня утром тебя сам проф вспоминал, старина.

— Неужели?

— Да вот представь себе. Я заскочил в операц посмотреть, как он проводит адреналэктомию, и проф спросил, знаю ли я, какую школу ты оканчивал. Я ответил, что с ходу вспомнить не могу. И вот тогда, старина, он отпустил по твоему поводу на редкость странное замечание — что, дескать, это была одна из современных школ, в которых детей учат самовыражаться и дубасить учителей линейкой по голове, но забывают обучить чтению и письму. Надеюсь, на самом деле это не так, старина?

— Нет, отчего же, старик прав, — пожал плечами я. — Нас и в самом деле не учили читать, писать, считать, играть в крикет или обмениваться алебастровыми шариками, но зато и лизать задницы мы тоже не приучены. В отличие от некоторых, — мстительно прибавил я.

Бингхэм нахохлился.

— А ведь я могу и обидеться, старина, — процедил он.

— А я именно этого и добивался, — осклабился я и тут же добавил: — Старина.

* * *

Мои надежды стать старшим ассистентом таяли на глазах. За неделю же до окончания работы в травмпункте они пропали окончательно. Развеялись как дым.