Читать книгу "Пение птиц в положении лежа - Ирина Дудина"

Действительно, неулыбчивого Ивана-дурака представить трудно, так же как американского президента.

И вообще, раньше люди больше улыбались. Особенно дети. У меня на коллективных детских фотографиях самые сияющие лица — в детском саду, все улыбаются и сияют, во главе с воспитательницей. Поменьше улыбка в 1-м классе, хотя тоже от души. Ещё меньше — во втором и т. д. В 5–6-м — лёгкая усмешка. В 7–8-м — нет и тени улыбки. Суровое позирование. Язвительность и вызов.

Сейчас улыбка в детском саду легка и еле заметна, как раньше у детей вторых — третьих классов. Веселья и сияния стало меньше. Зато больше скепсиса и серьёзности.

Недавно я увидела удивительно радостное лицо. На детской площадке бегало и прыгало человек пятнадцать детей — от 2 до 7 лет. Одна девочка вся сияла, с красным шариком в руке. Она гоготала, прыгала от радости. Мама никак не могла её снять с горки. Я подумала, что всё же бывают ещё радостные сияющие дети. Девочка вдруг посмотрела вниз — глаза у неё были очень косые, улыбка заторможенная, движения скованные. Это была больная девочка. Но ни один здоровый ребёнок так бурно не радовался ни шарику, ни горке.

Ещё об улыбке

В детской больнице ужасно кричал ребёнок. Я оставила своего, спящего, подошла к палате, откуда раздавались крики. Маленький цыганёнок, семимесячный, стоял на ножках в мокрых ползунках, без распашонки, вцепившись чёрными ручками в кроватку, на шее его на бинте висела соска, и он безутешно, душераздирающе плакал. Я поменяла ему ползунки. Он опять зарыдал. Я поняла — он голоден. Медперсонала найти не удалось. В холодильнике стояли рожки с молочной смесью. Я кое-как подогрела, дала ему. Он вцепился и жадно высосал всё, как маленькое животное. Я ещё принесла. Он выпил. Я сунула ему соску в рот. Он тут же послушно лёг, свернулся калачиком и уснул. Укрыть его было нечем. У него не было простыни — одна клеёнка.

Я заглянула в соседнюю комнату. Там стояли три кроватки. На голых клеёнках, без простыней и одеял, лежали голые дети в тонких рубашонках, над ними тянуло морозом из распахнутой форточки. Я в ужасе наклонилась над кроватками. Один ребёнок был с дефектом черепа — какая-то шишка на затылке. У другого — асимметрия лица, у третьего — тоже что-то, какой-то внешний дефект. Первый ребёнок, полутора лет, Кристина Козловская, как было указано на табличке, увидела меня и улыбнулась. Она улыбалась, будто увидела солнце во тьме или прекрасного ангела. Наверное, узник, выпущенный из темницы, меньше сияет и радуется. Она улыбалась во весь рот, показывая все свои детские зубки, по клеёнке разметались её белые волосики. Не знаю, кто ещё так радовался мне за всю мою жизнь.

«А ведь её положили сюда умирать. Родители родили с таким вот дефектом на затылке. Назвали шикарным именем и сдали в детский дом. А воспитатели приговорили к смерти от пневмонии», — поняла я и зарыдала. На следующий день эта палата была пуста. Куда перевели детей — неизвестно.

О терпении любви

Дети тискали котёнка. Заставляли плясать задними лапками, дули в нос, кутали в тряпочки. Котёнок расслаблялся и позволял делать с собой всё, что угодно. Иногда он убегал и прятался в шкаф, когда совсем было невмоготу. Хочешь жить с человеком — умей терпеть его любовь к тебе. Хочешь принимать еду из чьих-то рук — позволь любить тебя и выражать восторг в извращённой форме. Мечтаешь быть познанным и потреблённым — готовься терпеть любовь извне.

От чего можно успокоиться

Он позвонил: «Завтра приду с утра, погуляю с ребёнком». Горечь обожгла сердце. Сказала тускло: «Приходи», хотя хотелось бросить трубку. 9 утра. Ребёнок: «Ну где мой папоська, ну посему он не едет?» 10, 11, 12 — детские игры на ковре, за окном — синее небо, роскошные деревья закипают от летнего ветра. Ехать за город — поздно. Да и гулять — поздно. Невроз матери — ребёнку пора спать. Он звонит: «Сейчас приеду». Я знаю, что такое «сейчас». Хочется ругаться, выть, кусаться за поруганный выходной день, за душную клетку квартиры, за поруганную детскую любовь. Стерпела. «Приезжай». 1 час дня. Приехал. Мне позвонили, назначили деловую встречу. Он говорит: «Нет, никуда не пойдёшь». — «Почему?» — «Потому что мне пора». Ребёнок смотрит на него своими огромными глазами, я своими небольшими, но выразительными. Я знаю, рвётся к любовнице. Я говорю: «…Уйду и не приду… Это твой ребёнок… Ты отец…». — «А ты мать… нечего было рожать…» После такого довода трудно считать его человеком. Неожиданно соглашается посидеть с малышом ещё 2 часа. «А иди куда хочешь!» Но встреча уже сорвана. С работой опять обломилось. В душе чад, ад. И ничего сделать нельзя. И идти некуда. Но всё же ухожу.

Бегу по соседнему лесу среди молодых берёз и счастливых с виду людей, сама не знаю куда и зачем. Кажется, от горя лучше умереть. Желаю ему всех моих мук. Хотя знаю, он тоже мучается и плачет. Но не так, как я. Он — оттого, что я не та. Я — оттого, что он не может любить ребёнка так, как я. Горе моё нарастает. Прихожу домой, хотя хотелось прийти ночью или утром — но некуда идти. Друзей не осталось. Друзья не вынесли моего материнства.

Дома никого нет. Сначала — ужас! Украл ребёнка! Потом смотрю — его вещи. Заглядываю в его сумку. Там зубной протезик, очки, пустой кошелёк (деньги мне отдал). Просто пошёл погулять с малышом в соседний двор. Боже! Нездоровый, слабый человек, молодой и симпатичный, но бесконечно слабый и беззащитный. И бесконечно одинокий в слепой тьме жизни. Такой же, как и я.

О перепёлках

Василий был крупный и одинокий. Он завёл перепёлок. Перепёлки были чувствительны к нерастраченной попусту любви и начали сами, вместо хозяина, активно предаваться любви и размножаться. Вскоре в маленькой квартирке их было так много, так много, как много было нетронутой никем любви в сердце Василия.

Могло бы быть ещё больше. Но Василию наконец перепёлки надоели, и он их съел.

О стригущей машинке

Василий, крупный, лохматый и бородатый, шёл по Невскому. К нему подбежала девушка и сказала, что она парикмахер. У неё только что клиент украл машинку для стрижки под ноль. Не мог бы он, Василий, этого мужчину догнать и отобрать у него дорогой инструмент парикмахера. Василий удивился такому странному грабежу среди бела дня, но мужчину, на которого указывала девушка, догнал, нащупал у него на животе машинку и увидел свисающий из-под рубашки шнур. «Не ошибся», — успокоился Василий. Василий был похож на бандита, мужчина машинку отдал безропотно.

В знак благодарности девушка бесплатно обрила Василию голову налысо спасённым инструментом. Василий первый раз испытал блаженство ходить с голой головой. Можно сэкономить на шампуне, и прохладно.

О разоблачающем

Мы шли по шоссе с одним знакомым. Впереди был пригорок на дороге. Знакомый мне рассказал историю про этот пригорок.

— Видишь? Я однажды видел, как из-за такого вот пригорка разбились две машины. «Мерседес» и «форд». Они мчались одна за другой на приличной скорости, километров под двести. Первая подпрыгнула на таком пригорке, как на трамплине, и перевернулась вверх колёсами, упала на обочину. Вторая шла следом, тоже подпрыгнула, полетела, много раз переворачиваясь, но не загорелась, как первая. Там, наверное, были пьяные бандиты.