Читать книгу "Амариллис день и ночь - Рассел Хобан"

В интернете тьма-тьмущая сайтов, посвященных бутылке Клейна, – и с рисунками, и с анимацией. Вот картинка с одного из них:

«Встроить бутылку Клейна в трехмерное пространство нельзя, но погрузить ее туда можно», – говорилось на этом сайте. Мне это понравилось. А на другом было сказано: «В трехмерном пространстве бутылка Клейна непременно должна где-то проходить сквозь саму себя». Здорово!

Невозможность построить бутылку Клейна в трехмерном евклидовом пространстве не помешала некоторым прикипеть душой к этой странной штуковине. Вариации на тему бутылки Клейна, красующиеся на стенде, изготовил стеклодув Алан Беннет. Я попытался представить, как он проходит губами все эти затейливые изгибы, – и не смог. Я перевел взгляд на табличку:

Серия стеклянных бутылок Клейна. Алан Беннет.

Эти бутылки Клейна изготовил для музея в 1996 г. стеклодув Алан Беннет Беннета интересовала связь между бутылкой Клейна и лентой Мебиуса, односторонней поверхностью, представленной на стенде № 17. Он старался строить такие бутылки Клейна, из которых при разрезании получались бы ленты Мебиуса, перекрученные несколько раз. Обнаружилось, что достаточно свернуть горлышко спиралью, чтобы при разрезании выходили ленты Мебиуса, перекрученные соответствующее число раз. Разрез бутылки Клейна по определенным линиям дает многократно перекрученные ленты Мебиуса. Как ни удивительно, Беннет также нашел способ преобразовать бутылку Клейна в одну ленту Мебиуса.

Далее следовали описания всех двадцати девяти бутылок, бесстыдно щеголявших своими метафизическими кишками перед всяким встречным. Рассматривать их меня никто не заставлял, так что я попросту взял и отвернулся. Но это не помогло – я чувствовал их затылком, словно за спиной у меня стоял ящик с кобрами.

Я опять уставился на них и вновь увидел свое отражение – и целиком в стеклянной крышке стенда, и по кусочкам в стенках Клейновых бутылок. И тут рядом с моим лицом появилось другое. Я развернулся. Она стояла передо мной, все в той же футболке, джинсах и парусиновых туфлях, и смотрела на меня задумчиво. Наяву она оказалась красивее и вовсе не такой тощей, как мне помнилось. Ее сновиденный облик вполне мог бы выйти из-под кисти Эдварда Мунка[17]не в самый веселый денек, но въяве это была совсем другая женщина. Волосы темнее, чем во сне; бледность не изможденная, а как у прерафаэлитских нимф на полотнах Джона Уильяма Уотерхауза;[18]и сложена так же изящно; и такое же точеное личико, как у них, и большие невинные глаза, глядящие грустно и покаянно, словно она понимает, сколько от нее может быть неприятностей, но сожалеет об этом всей душой. Поразительно, как это получалось, что при всем несходстве с образом из сна не узнать ее было невозможно.

Она сняла с плеча и шмякнула на пол тяжелую сумку.

– Ну вот, – сказала она, – вот и мы.

– Это вы! – воскликнул я. – Я видел вас во сне!

– А я – вас, но почему вы не сели в автобус?

– Не знаю, – соврал я. – Просто не сразу решился, а потом вдруг проснулся.

– Неправда, – возразила она без нажима, чистым голосом, нежным и благозвучным, как у персонажа из постановки Джейн Остин на «Би-би-си». – Чего вы испугались?

– А вы, я вижу, очень прямолинейны.

– Вы же американец. Я думала, американцам нравится прямота.

– Ничего я не испугался.

– Опять неправда. Я вас чем-то отпугнула?

– О господи, – вздохнул я. – Вы, я вижу, если уж вцепитесь, так мертвой хваткой.

– А зачем вообще вцепляться, если собираешься отпустить? Ну так что же? Я, значит, сама чем-то вас отпугнула?

– Ничего подобного! – возмутился я. Сказать, чтобы она от меня отстала, я не мог, слишком она была красива – Говорю же, я просто проснулся, потому и не сел в автобус.

– Ладно, как хотите. – Она разглядывала меня, словно игрок, оценивающий лошадь перед скачками. – Но мне нужно, чтобы вы побыли со мной подольше. Чтобы не просыпались так скоро.

– Не просыпался так скоро? Ну и ну! О таком меня еще никто не просил. Хотите, чтобы я побыл с вами подольше во сне? Ничего не понимаю. Не понимаю, как вам удалось пробраться в мой сон. Наяву-то я вас ни разу не видел.

– Это был мой сон, а не ваш. Я настроилась на вас и затащила в свой сон. Правда, я не была уверена, что установила связь, пока вы не объявились на «Бальзамической».

– На «Бальзамической»? Звучит так, будто вы это место неплохо знаете.

– Даже слишком.

– Значит, вы часто дожидаетесь там этого автобуса на Финнис-Омис?

Она скрестила руки на груди и обхватила себя за плечи, словно ей вдруг стало холодно.

– Чаще, чем хотелось бы, – проговорила она, глядя сквозь меня.

– Значит, вы затащили меня в свой сон, потому что одной вам было скучно? Хотелось общества? Так, что ли?

– Не хотелось ехать в том автобусе одной.

– Почему?

Я уже ездила в нем одна, и мне не понравилось.

– Не понравилось? Что именно?

По-прежнему избегая моего взгляда, она сказала:

– Хватит пока что, ладно? Отвечать на все эти вопросы – все равно что раздеваться в холодной комнате.

– Ладно. Тогда, может, расскажете, как вам удалось на меня настроиться, установить связь?

– Вы много времени тратите на поиски того, чего здесь нет?

– Я много времени трачу на поиски того, что здесь есть. Это моя работа.

– В смысле?

– Я художник, но какое отношение это имеет к настройке?

Она закрыла глаза и еще крепче обхватила себя за плечи.

– А вот я трачу на поиски того, чего здесь нет, очень много времени.

Теперь она стояла ко мне вполоборота. Округлость ее щеки словно молила сжалиться, не судить слишком строго.

– Как я на вас настроилась? Я три ночи подряд дожидалась во сне этого автобуса, хотя садиться в него совсем не хотела, и перспектива провести за этим занятием еще одну ночь была не из приятных. Но вчера вечером я проходила по «Саут-Кенсингтон» и увидела вас на платформе Дистрикт-лайн западного направления. Вы читали Лавкрафта,[19]в том же издании, что и у меня, – вот я и подумала: попытка не пытка. Взяла и настроилась на вас. Вы что-нибудь почувствовали?