Читать книгу "Один человек - Михаил Бару"

Рано утром, в субботу, я прибыл на пристань городского клуба «Дельфин». Там уже была Петровна с мужем Толиком и ещё два грибанутых сотрудника нашей конторы. Мы погрузили свои удочки, корзины, рюкзаки, котлеты, крутые яйца, соль, помидоры, огурцы, краковскую колбасу, термосы с чаем и кофе и заняли места на скамеечках в лодке. Толик стал заводить лодку в течение одного часа и ещё четверти. Всё это время Петровна своим тарахтением вполне заменяла не желающий заводиться мотор, а дождик терпеливо шёл, не уходил.

Наконец мы отчалили. Ока после вчерашней грозы была мрачна и неприветлива. Через минут десять-пятнадцать деревня моя по правому борту кончилась и пошли леса и поля. По обоим берегам через каждые метров двести-триста стояли столбиками рыбаки с удочками наперевес возле своих стойбищ, точно суслики перед входом в норки. Ветер, и без того неласковый, совсем озлился. Два мужика, одетые в прорезиненные комбинезоны, стояли в метре друг от друга по грудь в воде и удили. Стоило мне подумать о том, как же нужно любить рыбалку, чтобы стоять часами в холодной воде с удочкой, как один пошарил у себя за пазухой и передал другому совершенно недетских размеров фляжку, с которой можно было бы и вмёрзнув в лёд стоять.

Вдруг мотор нашей казанки пару раз вежливо кашлянул и стал работать раза в два тише. То же самое сделалось и с ходом лодки. «Залило нижнюю свечу», — невозмутимо прокомментировал Толик. Надо поменять. Стали менять. В принципе, это не очень сложно — свечу в моторе поменять, если она у тебя под рукой. Но когда свеча в полотняном мешочке, а мешочек в сумке с инструментами, а сумка в… где-то в лодке, то ищут все. Немедленно Петровна, женщина, между прочим, танковой комплекции, начала биться в поисках свечи. По случаю вспомнился мне наш последний генсек, который предупреждал своих оппонентов о недопустимости раскачивания общей лодки. Общими усилиями через каких-нибудь десять минут свеча была найдена, и ещё через пятнадцать мы двинулись дальше. За речным поворотом, на левом берегу, показались дома деревни Зиброво. Первой начала лезть в глаза какая-то московская трёхэтажная каменная усадьба со стеклянной крышей и колоннадой под полукруглым балконом. Судя по размеру спутниковой антенны, хозяева дома на отдыхе смотрели не только земное, но и марсианское телевидение. Петровна сообщила нам, что, по словам зибровских аборигенов, в усадьбе для развлечения хозяев разводят чуть ли не павлинов.

— Так прямо и павлинов? — удивилась одна из наших спутниц.

— Именно, — отвечала Петровна. — Чтобы они им красиво летали.

За усадьбой потянулись обычные двух— и трёхэтажные кирпичные особняки серпуховского купечества, чиновничества и воровства. Дома пионеров, как их у нас называют. Потом, дождавшись своей очереди, повылезали какие-то неопрятные дощатые домишки и потемневшие от времени сараи. Потом кончились и они. Я закурил и немного помечтал о маленьком зелёном домике под красной черепичной крышей то ли прислуги, то ли охраны, который стоял в самом углу ограды той самой московской усадьбы.

Через три километра в сплошных зарослях ивняка на левом берегу показалась крошечная прогалина. Это было место высадки нашего гриболовного десанта. Мы разделились на три группы. Две сотрудницы под руководством Петровны выдвинулись в лес. Он там достаточно дремучий и заповедный, заблудиться можно даже и не плюя ни разу. На этот случай у Петровны был на верёвочке милицейский свисток, при помощи которого она собирала свой отряд. Вторая группа состояла из Толика. Оказалось, что у него правило — ходить за грибами в одиночку. Как только женщины отошли на безопасное расстояние, Толик нырнул под лавку в лодке и достал заветное. Я вежливо отказался, чем нисколько его не опечалил. Приняв на грудь, он взял пластмассовое ведро и отправился за грибами.

Оставшись один, я набил трубку, закурил и, поскольку берег и волны были пустынны, стал думать свои немаленькие, как и полагается в таком случае, думы. На противоположном берегу, на пригорке, мрачно ухмылялось выбитыми окнами развалившееся здание пионерского лагеря «Берёзки». С большого жестяного щита счастливые, советские, но уже порядком полинявшие и заржавевшие дети желали мне удачного отдыха. Несколько лодок, выбросившихся у лагеря на берег в незапамятные времена, так и лежали никем не украденные и не разобранные на доски. На их полусгнившие тушки не клевали даже всеядные дачники, вечно промышляющие какие-нибудь деревяшки, гайки и стёклышки для устройства своих халабуд. У моих ног, на песчаном дне мелководья, течение шевелило длинными лапками утонувшего жука. По воде плыли облака, облепленные пухом, слетевшим с прибрежных ив. К вечеру, наверное, доплывут до Ступина, а то и до Каширы. Я докурил, съел бутерброд с колбасой и стал расчехлять удочки.

Вдалеке из-за поворота показался красивый белый катер. Двигался он шустро, не то что наша казанка. О чём-то там пел Газманов, о чём-то смеялись пассажиры, о чём-то повизгивали пасажирки. Мне нравится на такие катера с берега смотреть. Проплывёт мимо, прошумит, и снова тишина наступит, еще глубже, чем прежде. Но этот не проплыл, а по плавной дуге подошёл к берегу метрах в двадцати от нашей казанки и заглушил двигатели. Три мужика с палубы помахали мне приветственно руками и синхронно крикнули: «Клюёт?» Я промычал в ответ что-то вроде «клевала, да передумала». У одного из отдыхающих зазвонила мобила, и он начал рассказывать кому-то в городе, как они решили оттянуться по полной с шашлыками, двумя серёгами, юлькой, наташкой с сестрой и юрьичем. Из внутренностей катера раздался крик: «Серёга, куда ты штопор дел?!» Женский голос ему отвечал: «Ты что это удумал? Сухое не тронь! Оно для мяса». Удочки можно было сматывать…

Я забрался в лодку и от злости съел почти все свои съестные припасы. До времени, когда должны были вернуться грибники, оставалось ещё часа три. Курить не хотелось. Хотелось гранатомёт и чтобы как Брюс Уиллис, но наоборот. В конце концов я решил прогуляться по лесу. В лесу было мрачно, сыро, но, к счастью, тихо. Не прошёл я и десяти метров вглубь, как умудрился наступить на подосиновик. Его шляпка неприметно торчала из толстой моховой перины. Рядом росло ещё два. Через двадцать минут моя брезентовая панамка была полна грибами. Я вернулся к лодке и взял пустую сумку из-под съестного. Пустой сумки хватило на час с небольшим. Снова вернувшись на нашу стоянку, я прихватил с собой клеёнчатый чехол от лодочного мотора. Сколько времени наполнял чехол — не помню. Пришёл в себя только тогда, когда над ухом раздалась пронзительная трель милицейского свистка Петровны. Оказывается, меня уже полчаса как искали. Пока искали, и сами набрали ещё грибов в верхнюю одежду Кабы в наших местах в конце августа было теплее, то и в нижнюю набрали бы.

На обратном пути Толик ещё три раза ремонтировал глохнущий мотор, и на время ремонта приходилось бросать якорь, чтобы нас не снесло течением. Пошёл дождь, и мы здорово промокли. Но счастье лежало рядом и переполняло сумки, корзинки и рюкзаки. По нему время от времени проползали не успевшие вовремя эвакуироваться муравьи и божьи коровки. Счастье лоснилось маслянистыми шляпками с прилипшими к ним травинками и листиками, белело крепкими и толстыми ножками. Все смотрели на него и довольно молчали. Под монотонное тарахтенье мотора я задремал. Сквозь дрёму думалось мне о том, что если насобирать побольше грибов, орехов, семечек, конфет, наловить рыбы, вырастить картошки на своем огороде, держать курей, научиться плести лапти или валенки с чёрными резиновыми галошами, сморкаться оземь, нагнать своего самогона из яблок-паданок, в сезон охотиться на зайцев, уток, деревенских баб, то, наверное, можно… определённо можно…