Читать книгу "Залежалый товар - Робер Бобер"

«Этот человек, — отвечал Рабби, — рискует своей жизнью, а я не могу постичь, ради чего. Очевидно же в любом случае одно: идя по своему канату, он не может думать, что его подвиг принесет ему сто флоринов: думая об этом, он потерял бы равновесие и разбился о землю!»

Все прекратили работу, чтобы слушать, и Шарль продолжал:

— Если бы, не в пример канатоходцу, Альбер думал о деньгах, которые принесет ему каждое изделие, он бы не застрял в пути, и, несмотря на хорошую погоду, прямехонько поспешил бы в ателье. А если его интересовала только эта особа, он бы не прекратил преследование и обязательно бы отправился за ней в кино. Он же предпочел вернуться сюда, чтобы поделиться с нами своей радостью. Пройдя за молодой женщиной всего несколько минут, он испытал и удовольствие, и гордость, и просто подумал о том, что обязан этой чести самому себе.

Сказав это, Шарль улыбнулся и вернулся к работе.

Приключение мсье Альбера напомнило «Клетке», «Тонкому сукну» и «Шерстяному бархату» о вопросах относительно судьбы жакеток, сразу после завершения работы над ними переступавших за порог ателье и больше не появлявшихся. Тех, что носили имена «Я пою» или «Шарманка влюбленных», на смену которым вскоре пришли «Мои юные годы», «Когда почтальон улетает», «В Париже». С ними никогда не удавалось переброситься словечком. Купленные, они немедленно отбывали в картонных коробках. Было ли у них время что-либо узнать? Понять? Они, казалось, не выражали никаких видимых чувств. Разве что нечто вроде меланхолии, но мы не очень уверены в этом.

«Клетка», «Тонкое сукно» и «Шерстяной бархат» или, если желаете, «Месье ожидал», «Не зная весны» и «Без вас», начинали ценить свое положение. Внизу они видели лишь одну сторону вещей, но вверху, вблизи потолочной лепнины, ощущали себя маленькими божествами.

Они смотрели, слушали, комментировали: одного стихотворения, одного солнечного луча было довольно для того, чтобы все изменилось.

Тогда у них появилась единственная мечта: оставаться здесь, вместе, и как можно дольше. Ателье перестало быть тюрьмой.

Они, как и договорились, принялись с большим вниманием слушать истории, которые рассказывал Шарль, и поняли, что чуда ждать не приходится. Ибо чудо в том и состояло, чтобы не ждать его.

И они принялись мечтать.

5

Как-то утром у «Месье ожидал» ёкнуло сердце: Альбер развернул на кроильном столе отрез материи в клетку. Жакетка попыталась наладить с ней контакт. Поначалу украдкой, потом, с помощью своих подруг, действуя все более решительно, вплоть до окриков. Тщетно. Отрез не реагировал. Это был всего лишь отрез материи. Чтобы завязать беседу, требовалось быть готовой одеждой. Или, проще говоря, разделить ту же участь.

Странно, но, поколебавшись, словно он ощутил некую попытку диалога, мсье Альбер сложил отрез в клетку и заменил его альпагой, на которой набросал выкройку «Дурацкого колпака» 44 размера.

В тот же самый день три наших жакетки услышали:

— Нельзя ли взглянуть поближе на ту жакетку из тонкого синего сукна, вон там, наверху?

Но за этим ничего не последовало.

Тогда они научились слушать, настораживаясь при каждом шуме в ателье, будь то болтовня Жаклин, пение мадам Леа, всплески голосов, стрекот швейных машин, телефонные звонки, недовольство клиентов или молчание Мориса.

Они слушали истории, занимавшие всех, там, внизу: военные байки и рецепты блюд, анекдоты про воскресный бал и россказни о погоде, сплетни о какой-нибудь помолвке, комментарии фотографий, сделанных во время отпуска в Берке, пересуды про забастовки и воспоминания о школьных дневниках, новости о ценах на овощи и восторги по поводу расцветки автомобилей или просто — свеженькой радуги, с непременной изюминкой в конце, точь-в-точь как тот кролик, что обязательно выскакивает из шляпы фокусника.

Они стали наблюдать и изучили все словечки и жесты работников ателье. Приходы и уходы. Привет-как-дела и приятного-аппетита-спасибо-приходите-еще и до-завтра.

К тому же они научились отличать день от ночи, а также воскресенье — каждый раз между двух ночей — когда мастерская пустует.

И дни, когда никто не поет и непонятно почему плачут.

И вечера, когда тела утомлены.

И те, когда мсье Альбер и мадам Леа остаются одни, и он обнимает ее.

Они стали свидетелями страстей и ненависти, иллюзий и разочарований.

Они узнали грусть, усталость, беспокойство, лихорадочное ожидание и отчаяние.

Они в конце концов научились проницательности, иронии, терпению, спокойствию и радости. И возмущению. Возмущению, близкому к бунту, — как в тот день, когда заявилась клиентка из тех, что приходят в июне в надежде по дешевке купить «неликвиды» прошлого сезона.

— Снимите вон ту! — сказала она мсье Альберу, указывая на «Шерстяной бархат».

«Ту»? Ее назвали «Та»? Почему ее назвали «Та»? Все равно что «Это самое» или «Как бишь ее?».

— «Та» — не имя! Меня зовут «Без вас»! — сказала «Шерстяной бархат». — «Без вас», вот мое имя! Кстати, его видно даже оттуда, где вы находитесь, мадам. Оно написано на моем левом рукаве. Как и у любой другой висящей здесь жакетки. Справа от меня «Не зная весны», а слева — «Месье ожидал». Да, мадам. Здесь у каждого есть имя. Мадам Леа вы, разумеется, называете «мадам Леа», а мсье Альбера — «мсье Альбер». Ну и так далее. Посмотрите вокруг — имя есть у всего: у ножниц, катушки ниток, иголки, наперстка, утюга, гладильной доски. Имя манекенов — Стокман. Даже у швейных машин есть имена. Их не называют штука или штуковина. А могли бы. Их называют «Пфафф» или «Зингер», а не «31к15», потому что иногда их различают и по номерам, но этого недостаточно. Если бы этого было достаточно, мадам Леа не утруждалась бы в начале сезона давать всем нам имена. Здесь производят все размеры, от 38-го до 52-го, но оглядитесь, посмотрите внимательно, что написано внизу наших левых рукавов: «Луна-Парк», «Один в ночи» и много всего другого, на что вы даже не пожелали бросить взгляд, потому что считаете, что эта одежда вам не по карману. Так вот, не знаю, снимет ли меня, как вы говорите, мсье Альбер, но я-то уж вам не дамся, ни в коем случае. Видите ли, можно сказать, мы хорошо сидим, как говорят в ателье, а «Без вас», мадам, значит: без вас!

Одна за другой, все три жакетки были сняты. Несмотря на разные размеры и рекомендации мсье Альбера, покупательница, мадам Кастийо, державшая магазинчик в Сен-Манде, примерила все три и, как и следовало ожидать, ни одной не купила. Несколько минут спустя, бросив взгляд в окно, гладильщик Леон увидел, как она пересекла улицу Тюренн и вошла в ателье конкурента, владельца известной фирмы.

«Без вас», «Не зная весны» и «Месье ожидал» заняли свое место на верхнем стеллаже.

Да, очень сладко слышать, когда тебя называют по имени. К тому же, если бы для всего не было своего слова, ничего нельзя было бы понять.