Читать книгу "Форсирование романа-реки - Дубравка Угрешич"

Мать Хосе Рамона, Луиса Гонзалес, которая любила сильные сцены, безусловно, осталась бы довольна, если бы у нее оказалась возможность увидеть эту и, разумеется, если бы речь не шла о ее собственном сыне.

В ходе принятого в таких случаях осмотра номера отеля все вещи Хосе Рамона в присутствии молодого сотрудника испанского консульства были занесены в опись и аккуратно упакованы. Сотрудник испанского консульства взял открытку с письменного стола, прочитал ее, так как только один он из всех присутствующих и мог ее прочитать, и положил в карман, что, конечно, не вполне соответствовало протоколу. Он решил лично послать открытку и свои соболезнования госпоже Луизе Гонзалес. И у него, как у каждого испанца на этом свете, была мать.

2

– Котик, повторим еще разок? – разнеженно промурлыкала Ванда и пощекотала Министра пониже пупка. Котик поднял одну лапку и потер свой отягощенный заботами лоб, а другой растроганно похлопал Ванду по заду.

– Не получится, киска, мне пора, дела…

Министр нехотя выбрался из постели и начал собирать предметы гардероба, разбросанные по комнате.

– Тогда я пойду сварю кофе, котик, – сказала примирительно Ванда, упаковывая свое полное тело в шелковый китайский халат, который Министр купил ей в Лондоне, и проследовала на кухню.

Носок Министр нашел рядом с кроватью, точнее, возле Вандиной розовой кружевной шляпки. Вид шляпки вызвал у Министра такой неожиданный прилив нежности, что он, надевая носок, завыл в сторону кухни:

– Киска, я тебя люблю.

– И я тебяяяяя… – донесся из кухни голос Ванды, сопровождаемый жужжанием электрической кофемолки. Итальянской. Он привез ее в прошлом году из Триеста.

Ах шляпка! Что за фантазия была у этой Ванды! Не так давно она купила пособие по технике секса, «Сто позиций» или что-то в этом роде, выбрала десяток подходящих, выписала их названия на бумажках, крючком связала шляпку, положила туда фанты – и вот уже несколько месяцев они играли в эту волнующую эротическую лотерею. Сначала, зажмурившись, тянул Министр, в следующий раз – Ванда. Ванда при этом так повизгивала от возбуждения, будто речь шла о выигрышном лотерейном билете на миллиард динаров, а не о банальном половом акте. Сегодня им досталось «по-миссионерски», что, искренне говоря, было Министру как-то больше всего по душе, а точнее – по телу… Ничего не скажешь, в этих делах Ванда действительно была чемпионом. И у нее была широкая душа. Несколько недель назад они изъяли из шляпки позицию «стоя», потому что в последний раз Министра в таком положении скрутил радикулит. Полная сочувствия, Ванда немедля разорвала и выбросила в помойное ведро бумажку с ненавистным способом, повинным во всем.

Было десять часов, когда Министр завязал галстук и провел расческой по редким волосам.

– Котик, кофеее… – послышался из кухни голос Ванды и одновременно с ним телефонный звонок. Когда Ванда протянула ему трубку, Министр вздрогнул. Это мог быть только Прша, один он знал о Ванде…

– Послушайте, вы бы не могли приехать… Случилось нечто весьма неприятное, в сущности, ничего особенно страшного, не беспокойтесь, но я думаю, все же… Да, я в отеле, да… – говорила телефонная трубка встревоженным голосом Прши.

Министр натянул плащ, который Ванда с озабоченным выражением лица уже держала в руках.

– Киска, мне срочно нужно в «Интерконт», увидимся позже, – сказал Министр своей любовнице и секретарше Ванде, чмокнув ее в губы.

3

Пипо Финк, длинноногий молодой человек в джинсах, белых кроссовках и в плаще «Bogart», расстегнутом настолько, что на груди его голубой футболки можно было прочитать надпись «New York University», ступил на мягкие ковры отеля «Интерконтиненталь». Пипо Финк остановился, нерешительно пружиня ногами в кроссовках и оглядываясь вокруг, а потом, как будто покончив с колебаниями, двинулся направо. И именно при этом повороте в кадр Пипо Финка попало вылощенное лицо поэта Прши.

– Куда ты подевался, старик?! – воскликнул Прша подчеркнуто сердечно и ткнул Пипо кулаком в плечо. – А? – закончил он вопрос, не ожидая ответа. Когда же Пипо хотел сказать: «Да никуда, вот я здесь», или что-нибудь в этом же роде, Прша его уже опередил: – Тут еще никого нет, знаешь… А давай-ка мы с тобой выпьем кофе! А?

И Прша развернул Пипо в противоположную сторону, в направлении бара «Диана». Пипо еще не успел сориентироваться и решить, хочет ли он пить кофе с Пршей, хочет ли он кофе вообще, как они уже сидели в баре за стойкой и перед ним поднимался пар от чашечек с «капуччино».

– А тебя, старик, ничего не берет! Все мы стареем, физически деградируем, только ты один отвратительно молод? А? Что это у тебя тут на футболке, а?

Прша так по-свойски хлопал Пипо по плечу, что совершенно обезоружил его. Пипо, однако, понимал, что Прша его с кем-то спутал.

Пршу он видел много раз, но за всю жизнь обменялся с ним не более чем парой слов.

– А ты как? – спросил Пипо, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Страшно, старик, страшно! Катастрофа! – вздохнул Прша, и его лицо покрылось морщинами, как у глубоко обеспокоенного человека.

Приподнятыми бровями и смуглым блеском лица Прша напоминал Пипо какого-нибудь исполнителя популярной псевдонародной музыки. Вся культура у нас такая – псевдонародная, – подумал Пипо. – Неудивительно, что у нее такие жалкие «звезды».

– Да что ты говоришь? – сказал он осторожно, теперь уже твердо уверенный, что Прша его с кем-то спутал.

Прша торжественно поднял правую руку и растопырил пальцы перед глазами Пипо. Он держал руку так, будто хотел показать число пять, и внимательно следил за реакцией Пипо.

– Не понимаю…

– Смотри как следует. Внимательнее, – сказал Прша.

– Что-то не доходит…

Прша напряг пальцы. Четыре стояли ровно, как свечи, а указательный вяло загибался.

– Это что, какой-то прикол? – неуверенно предположил Пипо.

– Эх, если бы прикол… – вздохнул Прша. – Ты, значит, ничего не слышал?!

– Нет…

– И не знаешь, что со мной случилось?

– Нет, – сказал Пипо и почувствовал себя почти виноватым.

– Но о моей инициативе, о цикле выступлений «Культура – труженикам», об этом ты, наверное, слышал, знаешь?

– Да, – сказал Пипо, хотя не слышал и не знал.

– Так вот, брат, в прошлом году, – начал Прша, и Пипо содрогнулся от этого нарочито простонародного «брат», – да, это было как раз перед Первым Мая, Днем солидарности трудящихся, я выступал на фабрике лампочек, ну, электрических лампочек. Я потребовал, чтобы они в своем самом большом помещении, в цеху, включили все станки, машины, чтобы зажгли все освещение, чтобы был микрофон, звук посильнее… Ты же знаешь мою дотошность! У меня все должно быть тип-топ!

Пипо знал о Прше мало, просто почти ничего, но кивал головой, терпя его выхолощенный, скучный язык.