Читать книгу "Путешествие на край комнаты - Тибор Фишер"

Так что если кто хочет разбогатеть, мой вам совет: не надо ничего делать.

* * *

Спускаюсь за почтой. Прихожая в нашем подъезде напоминает мне пляж, куда море выносит водоросли и всякий мусор.

На полу, у входной двери – несколько писем, лицевой стороной вниз. Значит, никто из других жильцов еще не выходил. Или ушел раньше, чем принесли почту. Для меня – ничего. Четыре конверта, что валяются тут в уголке уже пару недель, начинают меня раздражать. Подбираю их, чтобы выкинуть в мусорку. Честно сказать, я немного расстроилась, что никто мне не пишет, потому что, хотя мне приносят по большей части рекламную макулатуру – как и всем остальным, – в душе все равно теплится лучик неугомонной надежды, что вот однажды придет письмо, и там обязательно будет что-то хорошее, светлое и приятное.

Поднимаюсь обратно к себе. Шесть лестничных пролетов – пешком. Я специально выбирала квартиру на верхнем этаже в доме без лифта. Потому что тут хочешь не хочешь, а приходится заниматься зарядкой. Даже поход вниз за почтой превращается в скромную ежедневную тренировку. Готовлю завтрак и сажусь разбираться с невостребованными конвертами, предназначенными на выброс. Вообще-то их можно было бы выбрасывать сразу, а не выдерживать по две недели внизу – адресаты давно переехали, и я точно знаю, что никто из них не придет за своими письмами. Сколько лет я здесь живу, еще никто не пришел, ни разу. Так с чего бы кому-то вдруг клюкнуло припереться теперь: типа отдайте немедленно мои письма? Просто мне кажется, что любая корреспонденция заслуживает уважения, пусть даже это вполне очевидный рекламный хлам, и я оставляю все эти не нужные никому послания у входной двери, пока они не начинают меня раздражать или пока их не накапливается там столько, что я боюсь проглядеть в этой куче свои письма – где обязательно будет что-то хорошее, светлое и приятное.

Если бы у меня были новые адреса прежних жильцов, многих из которых я знаю (в смысле знаю в лицо), я, может быть, и пересылала бы им эти письма – ну, то есть если б меня вдруг загрызла совесть, – но у меня их нет. Так что вся невостребованная корреспонденция тщетно ждет своих выбывших адресатов у нас под дверью и загромождает наш пляж.

Пью кофе, вскрываю конверты. Интересно, зачем? Как говорится, оно мне надо? Да, я знаю, что это нехорошо – читать чужие письма. Но зато так увлекательно. Впрочем, первый волнительный трепет, подогреваемый легким чувством вины, очень быстро проходит, когда понимаешь, что жизнь у других людей такая же монументально унылая и небогатая событиями, как и у тебя самого, или когда это чужое письмо из банка, из отдела кредитных карточек. Сразу ясно, что ничего интересного там не будет. Но я все равно вскрываю все письма, прежде чем выбросить их на помойку. Просто чтобы удостовериться, что там нет ничего жизненно важного: скажем, истошного вопля о помощи жертвы злобного похищения, которая уже отчаялась ждать, когда за нее заплатят выкуп. И опять же, помимо надежды на что-то хорошее, светлое и приятное, есть еще и надежда на то, что тебя что-нибудь развлечет.

Первый конверт – большой, из плотной бумаги. Я немного волнуюсь, потому что внутри могут быть письма и для меня, письма с чем-то хорошим, приятным и светлым. Письмо адресовано некоему Е. Ламберту. Или некой Е. Ламберт. Я живу в этом доме уже десять лет, и никаких Е. Ламбертов здесь не было. То есть за эти последние десять лет. И никто никогда не писал Е. Ламберту на этот адрес.

В конверте – толстый цветной каталог интимных товаров. Там на первой странице написано, что ежегодно у нас в стране продается несколько миллионов подобных изделий, так что поневоле задаешься вопросом: выходит, у нас в стране все поголовно – и мужчины, и женщины, и дети дошкольного возраста – прибегают к сему незатейливому утешению в виде различных приборов и приспособлений для искусственного совокупления? Проверяю адрес на конверте. Все правильно, вплоть до последней цифирьки в индексе. Так что это не ошибка невнимательного почтальона. Неужели они рассылают свои каталоги по всем существующим адресам в надежде, что кто-нибудь да польстится на их товары (если даст себе труд вскрыть конверт)?

Второе письмо – пресс-релиз для журналиста, который съехал отсюда четыре года назад. Это исправленный вариант предыдущего пресс-релиза, который я выбросила на помойку месяца два-три-четыре назад. Насчет какого-то нового бренда ватных палочек. Что само по себе странно, потому что Митч, журналист, писал исключительно про кино – обзоры фильмов и все такое, – и потом, может быть, я чего-то не понимаю, но что значит: новый бренд ватных палочек? Что там может быть принципиально нового? И кто вообще смотрит, какой там бренд? Пресс-релиз тем не менее смотрится очень внушительно: две страницы убористым мелким шрифтом, и ничего – по существу. Просто какое-то половодье пустых словес. Признаюсь, я была в полном восторге.

По моей личной шкале раздражающих факторов Митч относился к разряду факторов раздражающих, даже очень. Однажды он выставил в коридор свой бильярдный стол, и стол простоял в коридоре несколько лет. Он никогда не помогал убирать места общего пользования, но всякий раз, когда видел, как я пытаюсь отмыть коридор и лестницу, говорил: «В следующий раз – моя очередь». Интересно, а если бы он вообще ничего не говорил, меня бы это бесило больше, меньше или так же? Наверное, все-таки меньше. Потому что он говорил это не мне, а себе. Пытался себя убедить, что он не такая уж дрянь на палочке.

А еще Митч слушал музыку. Сальсу. Очень громко. Один раз – в три часа ночи. Меня буквально выбросило из постели убойной звуковой волной. Я подумала, что это гуляют соседи снизу; оделась и пошла ругаться. Но оказалось, что у этих соседей все тихо (это было еще до того, как я купила ту квартиру), а музыка надрывается этажом ниже, у Митча. Я стучала, наверное, минут сорок, но Митч, понятное дело, меня не слышал. Во-первых, музыка так орала, что он и не мог ничего услышать, а во-вторых, я так думаю, он там совсем одурел от своей сальсы и наркоты.

На следующий день он извинился и сказал, что я могу брать у него фильмы на видео – в любое время и в любых количествах, – их у него целые залежи. Я не взяла у него ни одной кассеты и потом поняла почему: мне было удобнее и дальше считать его полным мудилой.

Третий конверт. Розовато-лиловый флаер месячной давности. На концерт какой-то там группы в каком-то там клубе. Его прислали девчонке, которая переехала два года назад. В последнем конверте, на имя Сильвии, был бланк заявления на получение кредитной карточки. Сильвия съехала три года назад, но если бы она тут осталась, сейчас у нее было бы уже штук тридцать всевозможных кредитных карточек. Раньше отделы кредитных карточек донимали своим непрестанным вниманием только богатых потенциальных клиентов, а теперь, значит, активно набросились на неимущих. Сильвия жила в подсобном чулане, который в риэлторских документах гордо именовался квартирой с отдельным входом со двора.

Мы познакомились с ней на одной вечеринке в Северном Лондоне: на крайнем севере Северного Лондона – так что я вся измучилась, пока добралась. А когда добралась, поняла, что надо срочно отсюда линять. Веселье уже выдыхалось, хотя было всего десять вечера. Я решила все-таки выпить стаканчик перед долгой дорогой домой, и как-то так получилось, что мы разговорились с Сильвией. Оказалось, что она тоже живет в Южном Лондоне. Причем в том же районе, на той же улице и, наконец, в том же доме, что и я. Мы с ней прожили в одном доме почти девять месяцев и ни разу друг друга не видели.