Читать книгу "Дикость. О! Дикая природа! Берегись! - Эльфрида Елинек"

Она коченеет в покое. До последнего момента ей пришлось все время работать. Вдруг распахивается дверь к спасению, и молодой человек, которому она много часов назад, кажется, что-то обещала, оказывается на пороге, предлагая себя, нелепый, как бетонная свая. Он хочет сыграть неблагодарную роль обманутого насчет своего члена, то есть завтра поехать с ними, чтобы помочь! Предпринимательша стоит, как царский скипетр, немногие обнаженные места его тела явились для нее полной неожиданностью: эдакое средоточие всего, ведь многие оскверняли и обагряли кровью это когда-то дивное место. Оно — красивая цветная картинка на консервной банке, а содержимое уже, наверное, подернулось ядом разложения. Здесь, на природе, взросло необыкновенное, приспособленное для развлечений растение. Ну-ка, подбодрим его, подстегнем, ведь он вечно пасся где-то в задних рядах! А он-то, он чуть сознание не теряет в присутствии этой женщины, забывая свое предназначение здесь, в суматошном механизме леса. Она заговорила с ним, не прибегая к посторонней помощи. Она должна стать для него новой родиной, страстно мечтает он. Цвет его лица кажется ей необычным. Ну хорошо. Жена лесничего, отправляясь за последними припасами, которые наверняка никому не понадобятся, гордо несет на голове свою новую шляпу, неотъемлемую часть ее гардероба. Тоже неплохо. На мгновение она небрежно поворачивается спиной к хозяевам и к развалинам этого ландшафта. Король универмагов, погрузившись в знакомые ему материи, поглощает жаркое из свинины. Попутно он прочитывает несколько немецких газет. Его жена, напившись, нервно расстегивает на груди застежку, обнажая порог своего тела.

У предпринимательши нет решительно никаких предрассудков. Вот она стоит у забора и небрежно, по кусочкам, поглощает время, которое принадлежит лесорубу, — правда, тот и сам не знает, как им распорядиться. Какие у безработного могут быть дела? Исходя из каких-то смутных соображений, он умоляет ее освободить для него в ее зале местечко. До сих пор он был дикарем, а теперь хочет стать вроде егеря: егеря, они и жену увести могут, и в лесничестве скандалом всего добиваются. Он хочет вломиться в лес с какой-нибудь славной бабенкой во славу своей воли. Она рассеянно соглашается пустить его завтра наверх, на подмогу остальной обслуге. Пожалуй, он ей уже нравится: как красиво он устроился в своем теле, типичный случай, когда человеку приходится все время на все смотреть, но в самом себе он нашел уютное местечко, откуда ему удобно на все смотреть, и все тоже могут смотреть на него. Неужели жизнь сама выплюнула этого бедолагу из своего бездонного чрева? И вот он упал прямо к ней на ладонь, этот обесцененный залог. На ней джинсы. Еще пару лет, и он станет таким же мерзким и опустившимся, как все. Он получит немного денег в качестве аванса (по тарифу, который существует для загонщиков) и сможет себе что-нибудь купить. По-деревенски неуклюже, как это обычно бывает на телеэкране, несколько человек в странных одеяниях, иначе не назовешь, ползают по дому лесничего, телевидение по сравнению с этим поступает много хуже, оно в момент отрезает у человека много метров жизни. Киноактриса со скуки уже третий раз переоделась, муж все это одобряет: этот вооруженный до зубов нужник, для охраны которого были снаряжены целые роты со всех городов и весей! Эрих-лесоруб получает аванс наличными, как щелчок по чреслам. Он смотрит на эту красивую женщину: может, она настоящий вулкан, таких вот, которые недотрогами притворяются, надо побаиваться, как сломанных электроприборов. А может, она — та вожделенная родина, наконец-то счастье привалило? Какое интересное человеческое существо! Вот как они, оказывается, выглядят вблизи, когда не через стекло смотришь. И, конечно, всякие органы там у нее внутри живут, как в той книжке с картинками, которую он себе заказал, — разные нелепости на кровяных ниточках, которых он еще никогда вблизи не видал, у жены-то ему ничего не удалось рассмотреть (она всегда все от него скрывала). Неужели это тоже женщина? Чтобы посмотреть, пришлось бы ее разрезать, ведь внутрь человека не заглянешь.

Он падает к ее ногам, как торба, но никто его не ловит. Удивленно она протягивает изогнутые руки ему навстречу (как трава под дождем), его шатает от спиртного. Он напился для храбрости. Тем временем хозяин охоты, эдакая прожорливая гора, в Европе ему конкурентов нет, похваливает свиное жаркое, благодушно, но бездумно. Он заглатывает уже третью порцию, и бывшей студентке консерватории вдруг кажется, что она снова вернулась в большой город, словно частица ее самой повторяется. Вернулась туда, где ярко горят люстры и где искусство вливается в слушателей через все щели. Ах, как это было замечательно. Гостям подливают еще вина. Наверху киноактриса рассеянно затыкает пробками принесенные с собой бутылки. Она отпивает и тут же открывает следующую бутылку, потому что предыдущая ей не приглянулась. Ее платье, на сегодня третье по счету, совершенно измято. Пьет она торопливо, вот так и происходит в деревне опрощение нравов. Ухоженная мебель — все добыто с трудом, по случаю — хозяйки дома (ей тоже пришлось собрать все свои чувства в комок, она тоже ранима, это живое воплощение культуры, которое теннисная ракетка творца забросила во тьму) вся запорошена сигаретным пеплом. Кругом расставлены пепельницы, но никто не решается сказать об этом гостям.

Вечерний почтовый автобус, это великое событие на широких просторах деревенского каменного века (потому что теперь у каждого имеется как минимум одна машина), вокруг которого, едва он успевает остановиться, начинают увиваться толпы людей, как вокруг музыкального стереоцентра, — все это люди второго сорта (женщины, старики, калеки), — с разбегу берет последний поворот: последняя радость дня. Скоро начнется первая пьяная драка возле пивной. Автобус хорошо запечатлевается в памяти у всех, так что вплоть до раннего утра его никто не забудет, прежде всего потому, что уже в шесть тридцать он отправится отсюда обратно. А на улице так холодно. Ноги загребают гравий мостовой. Парнишки из училища, подмастерья, продавщицы из соседней деревни, все словно пыльным мешком ударенные, те, у кого прожорливые обстоятельства все снова и снова сжирают деньги, накопленные на машину, едва только соберется небольшая кучка, — все они, вялые от одинаковости каждого дня, вываливаются в распахнутые автоматические двери. Торопливо, как застигнутые врасплох воры, они разбегаются кто куда, на все четыре стороны. Женщины — чтобы добраться до своего обладателя, мужчины — чтобы поскорее улизнуть от своих лучших половин, пока по причине нагрянувших болезней не окажутся полностью в их руках. Так пожелала природа в этой части света, при всем ее многообразии у нее явно скудная фантазия. В полиэтиленовых пакетах с ручками счастье торопится мимо, радостно спешит на день рождения дешевый набор лыжного снаряжения! Или набор постельного белья, по которому ползут ядовитые узоры, отважно сплетаясь в единую сеть, словно хотят любой ценой остаться на полотне. Все это продавалось по дешевке, «суперакция», это мы уже проходили. Склизкие упаковки со свадебными подарками отхватили сразу три семейства, считая, что хорошо знают жениха с невестой и их болезни. Поэтому и подарки у них как две капли воды — одинаковые. Выбор товаров на деревенских просторах скуден, зато ландшафт предлагает богатую палитру перемен, на которую может претендовать всякий, где бы он ни жил. Бывает светло, а бывает и темно. То холод случается, то тепло. Некоторых перестает волновать безумие супермаркета, из которого они возвращаются (из каких христианско-социальных бездн вытаскивают они свои цены?), и тогда подступает страх перед руганью и побоями пьяных мужей. Или же они, как в народе говорится, крепко держат этих пьяниц под каблуком своих рваных домашних туфель. Тени ложатся на землю. Уже вечер, и первые сумерки уже безжалостно оттеснены назад, чтобы стать последними. Тучная добыча привычного, когда эти женщины в последний раз разглаживают на коленях свои юбки и фартуки. Эти женщины совсем не такие, как в кино, другие, не похожие на привычную домашнюю жвачку, которую показывают по телевизору каждый вечер. Их мужья приходят с работы домой. Они чуть не падают от усталости, но, переступив порог, тут же сминают в лепешку трехколесный велосипед младшенького, в приступе буйного гнева, в бессмысленной ярости, потому что не в состоянии освободиться от налипшего на них размякшего дня, который уже позади, но коварно застрял где-то в рукаве, как у себя дома. Опять эта грязная скатерть, вся в пятнах. Неужели им завтра придется начинать всё сначала? Но как? Сейчас они бессмысленно тратят на сущее ничто те минуты, которых им однажды позже будет не хватать. По-деревенски вылизанные окна таращатся, выглядывая из своих альпийских крепостей, маленькие, еще меньше, меньше некуда. Взгляд не находит ничего, кроме привычного. Все сухо и чисто.