Читать книгу "Виртуоз - Александр Проханов"

— Значит ли это, что концепция «Развитие», которая обнародована предшественником нынешнего президента, Виктором Викторовичем Долголетовым, потребует для своей реализации нечто подобное? — на ясном лице профессора Коногонова играли усмешка. — И нашу интеллигенцию опять ожидают Соловки?

— Только экскурсионные маршруты, почти без принуждения, — в тон, с легкой усмешкой, ответил Виртуоз. — Похоже, новый Президент отказался от идеи «Развития». Есть масса политических технологий, способных организовать общество. Однако политика отличается от истории тем, что последняя творится не технологиями, а промыслом. Вопрос, кто из былых политиков обладал мистической прозорливостью? Кто из них, действуя в земном измерении, мог создавать не только гениальные технологии и виртуозные интриги, но еще имел выход ввысь, в небо? Кто мог соединиться с небесным царством, откуда получал великие указания? Реальная власть — это то, что соединяется с небом. Из неба власть получает свое оправдание и свой таинственный дар творить историю.

— Из представленных в нашем собрании экземпляров только мозг царя Николая и мозг Сталина были соединены, как вы говорите, с небом. Мы обнаружили у того и другого следы мозговой деятельности, совершаемой под мощнейшим воздействием извне. Это воздействие мы приписываем существованию надличностного разума, который на языке теологов вполне может именоваться Богом.

— Что ж, продолжайте исследования. Когда вы обнаружите туннель в небеса, будем строить лифт.

Они раскланялись, и профессор, крепкий и стройный, с васильковыми глазами рязанского пастуха, удалился, растаяв среди стеклянного блеска, шелестящих вспышек, моментального скольжения лучей.

Виртуоз оставался среди плавающих голов, которые видели мертвые сны. Таинственный магнетизм власти волновал его, освежал утомленный дух, бодрил интеллект, поддерживая сверхъестественную способность творить немыслимые политические комбинации, снискавшие ему репутацию мага. Однако он знал про себя, что его способности простираются только в земной реальности. Он не в состоянии осуществить «вертикальный взлет». Туннель в небеса остается для него закрытым. Сообщения с небес не достигают его, и он вынужден довольствоваться их земным отражением, их мирскими тенями, не получая откровения свыше.

Пустая склянка, замыкавшая ряд отсеченных голов, тревожила его своей пустотой, обещавшей скорое заполнение. Он мысленно помещал в сосуд одну из двух, стоящих на очереди голов, не умея угадать, какая из них первая пройдет процедуру усекновения и займет свое место в сосуде. Это мучило его, создавало ощущение неопределенности, которое сказывалось на его отношениях с двумя властителями, поделившими между собой государственную власть в России. Он, изобретатель властной формулы — «два в одном» или «один в двух», чувствовал шаткость конструкции, ее непродолжительность, нарастающую деформацию, не умея предугадать, кто уцелеет в предстоящем крушении. Кто из двух проиграет. Кому придется сложить голову на гильотину истории, уступая счастливцу страну.

Он полез в карман и извлек крохотный ларец, изготовленный из двух розовых раковин с золотыми скрепками. В перламутровой полости хранилась россыпь миниатюрных ампул, напоминавших муравьиные яйца. В тончайших желатиновых оболочках был заключен экстракт волшебных грибов, которыми пользуются бразильские колдуны для спиритуальных практик. Сидя на берегу Амазонки, окруженные непроходимыми джунглями, они вкушают грибные споры, превращаясь из худосочных, трахомных стариков в царей Вселенной, в повелителей мира. Облетают галактики, путешествуют в будущее, посещают исчезнувшие в древности царства. Эти ампулы Виртуоз получал от друга, когда-то менеджера банка «Менатеп», который совершил однажды развлекательный туристический тур в Бразилию, да так и не вернулся в банковское сообщество из галактических странствий, в которые отправляли его обитатели тропической хижины.

Стоя перед стеклянным сосудом. Виртуоз намочил слюной мизинец. Окунул в раковину. Прилепил к пальцу одну из ампул. Положил на язык. Вкуса не почувствовал. Ждал, когда растворится желатиновый хитин и споры галлюциногенных грибов соединятся с кровью.

Вдруг ощутил, как во лбу кость стала таять и возникло темное прободение. Всем своим составом — плотью, духом и волей — он устремился в скважину, вращаясь, словно снаряд в нарезном стволе. Ввинчивался в узкую щель, испытывая ужас сжатия. Пролетев сквозь игольное ушко, сточив о кромки все свои телесные формы, бестелесный, бесформенный, он вырвался в необъятный простор. Это моментальное расширение было как счастье. Он стал всем, пребывал во всем, присутствовал везде.

Видел с высоты дельту Оби, уходящей за горизонт, и одновременно созерцал крохотные травинки в африканской саванне с прозрачными эфемерными тварями. Разгуливал под коринфскими капителями среди загорелых, облаченных в туники афинян и любовался серебристыми шарами и мачтами фантастических городов на дне лунных кратеров. Раздвигал прибрежные кимыши, и они говорили с ним человечьими голосами, каждый лист пел, звучал скрипкой, звенел фортепьяно, и все сливалось в божественный хор. Он видел перед собой геометрические фигуры. Прозрачный куб был тождественен вкусу меда, светящаяся сфера вызывала прилив сыновней нежности, а матовый цилиндр был наполнен благоуханием нагретой солнцем смолы. Его чувства создавали прихотливые ансамбли. Запахи имели цвет. Звуки имели размеры и формы. Скорость была неподвижной. Кривизна вызывала наслаждение. Вкус был выражением математических величин. Осязание превращалось в стихотворные рифмы. Он чувствовал свое всеведение. Его мозг вместил содержание всех написанных человечеством книг. Он расшифровал все тайные знания, доказал недоказуемые теоремы, открыл неведомые законы природы. Мир, в котором он пребывал, непрерывно менялся, порождал другие миры, множил бессчетные мироздания, которые вдруг превращались в огненную, предельно сжатую точку. И этой точкой был он сам. Содержал в себе все. Был безымянным, лишенным определений и свойств. Был стиснутый безразмерный вихрь, который начинал распрямляться, развертывался в спираль, порождал гигантские взрывы, плазменные протуберанцы галактик, сонмы светил и звезд, среди которых начинало звучать божественное Слово, — на его растворенных губах.

Это всеохватное счастье сменилось сосредоточенным обдумыванием мысли, от которой он оттолкнулся, пускаясь в космическое странствие. Теперь он к ней снова вернулся, обладая волшебными свойствами разума. Мысль была о пустом стеклянном сосуде, поджидавшем очередную голову. И голова не замедлила явиться. Оказалась в стеклянной вазе, выдавив излишек раствора, который растекся по мраморному столу.

Голова принадлежала тому, с кем связывала Виртуоза опасная и романтическая судьба, сочетавшая обеих нерасторжимой близостью и особенной дружбой. Если таковая может сложиться между Президентом государства и его приближенным советником, политическим гримером, творцом неповторимых комбинаций, укреплявших государственную власть. Это была голова Виктора Викторовича Долголетова, именуемого в кремлевских кругах Ромулом, — плод извечной аппаратной иронии. Восемь лет Ромул занимал президентский пост, окруженный вниманием преданного советника. Но затем пренебрег настояниями свиты, требованиями многочисленных кланов, в первую очередь самого Виртуоза, оставил пост, передав власть ближайшему сподвижнику Рему. Так остроумная кремлевская челядь нарекла новоявленного президента Артура Игнатьевича Лампадникова, который правил страной уже третий год.