Читать книгу "Крысиный король - Чайна Мьевилль"

— Говорят, вы иногда ссорились. Это так, Сол? Расскажите об этом.

В десять лет Сол больше всего любил утреннее время. Отец работал на железной дороге и уходил рано, так что Сол на целых полчаса оставался один. Он бродил по квартире, рассматривал книги, которые отец разбрасывал повсюду: книги о деньгах, политике и истории. Отец уделял пристальное внимание преподаванию истории в школе и постоянно расспрашивал, что именно рассказывают учителя на уроках. Он из кожи вон лез, увещевая Сола не верить ни единому слову учителей; совал сыну свои книги, потом словно бы вспоминал что-то, забирал их обратно и принимался листать страницы, бормоча под нос, что Сол, возможно, еще слишком мал. Он спрашивал, что сын думает о той или иной проблеме. Отец вообще относился к мнению Сола очень серьезно. Иногда эти дискуссии утомляли Сола. Нагромождение разных идей и теорий скорее обескураживало его, чем вызывало интерес.

— Заставлял ли вас отец чувствовать себя виноватым? Бывало такое?

Что-то разладилось между ними, когда Солу было лет шестнадцать. Отец твердо полагал, что это все трудности переходного возраста, но трудности как-то укоренились, осталась горечь. Отец уже не знал, о чем говорить с Солом. Ему больше нечего было сказать и нечему было поучать. Разочарование отца злило Сола. Отец был разочарован его ленью и недостатком политического рвения. Сол не оправдал его ожиданий, отсюда и разочарование. Сол перестал ходить на шествия и демонстрации, а отец перестал спрашивать его почему. Время от времени они спорили о чем-то. Хлопали дверьми. Этим обычно все заканчивалось.

Отец не умел принимать подарки. Он не приводил женщин, если сын был дома. Однажды, когда Солу было двенадцать и его донимали школьные хулиганы, отец вдруг заявился в школу и устроил учителям суровый разнос, так что Сол готов был от стыда сквозь землю провалиться.

— Вы страдали без матери, Сол? Жалеете, что никогда ее не знали?

Отец был невысокого роста, плотный, широкоплечий. Редкие седые волосы и серые глаза.

На прошлое Рождество он подарил Солу книгу Ленина. Друзья Сола потешались, мол, как плохо пожилой папаша знает своего сына, но Сол не чувствовал пренебрежения — только горечь утраты. Он понимал, что отец пытался предложить ему.

Отец пытался решить загадку. Он хотел понять, почему его талантливый, образованный сын предпочитает плыть по течению, а не брать у жизни то, что ему положено. Но понимал только, что сын недоволен. По большому счету это было правдой. Сол был типичным подростком — угрюмым, скучающим и растерянным. Отец думал, это все из-за страха перед будущим, перед взрослой жизнью, перед огромным миром. Однако Сол благополучно вырос, перешагнул порог двадцатилетия, а с отцом они так никогда больше и не общались по-настоящему.

В то Рождество Сол сидел на кровати и вертел в руках маленькую книжку. Это был томик в кожаном переплете, с прекрасно выполненными ксилографиями, — они изображали рабочих, изнуренных тяжким трудом. «Что делать?» — гласила надпись. Что же тебе делать, Сол?

Он прочел книгу. Прочел призывы Ленина к борьбе за светлое будущее, за мир, который надо завоевать и создать заново, и он знал, что отец хотел как-то объяснить ему этот мир, пытался помочь. Направить по верному пути. Отец искренне верил, что невежество порождает страх, а страх парализует. «Кто предупрежден, тот вооружен». Это смола, и вот что с ней делают, а это мир, и вот что делают с ним, а это то, что мы можем с ним сделать.

Долгое время беседа состояла из односложных вопросов и ответов, но постепенно темп допроса стал нарастать. «Меня не было в Лондоне, — снова и снова пытался объяснить Сол. — Я был в лагере. Вернулся поздно, около одиннадцати, сразу пошел спать, отца не видел».

Краули проявлял настойчивость. Он игнорировал жалкие отговорки Сола, становился все более агрессивным. Все его вопросы касались предыдущей ночи.

Краули неумолимо, шаг за шагом, воссоздавал маршрут Сола к дому. Сол чувствовал себя так, будто его хлещут. Он отвечал кратко, стараясь справиться с адреналином, бушующим в крови. Краули нанизывал множество мелких деталей на односложные ответы Сола, связывая в единую картину подробности его пути домой так тщательно, что Сол как будто вновь прошелся по темным улицам Уиледена.

— Вот вы увидели отца — и что дальше? — спрашивал Краули.

«Я не видел отца, — хотел сказать Сол, — он умер, так и не встретившись со мной». Но на деле из его рта вырвалось нечто невнятное, напоминающее нытье капризного ребенка.

— Вы рассердились, увидев, что он ждет вас? — не унимался Краули, и Сол ощутил, как откуда-то из области паха поднимается страх.

Он отрицательно покачал головой.

— Отец разозлил вас, Сол? Вы поссорились?

— Я не видел его!

— Вы подрались, Сол?

Снова отрицательное качание головой.

— Вы подрались?

— Нет.

— Подрались?

Краули долго ждал ответа. В конце концов он поджал губы и что-то нацарапал в блокноте, после чего поднял глаза, встретил взгляд Сола и дал понять, что вот теперь можно говорить.

— Я не видел его! И я не понимаю, чего вы от меня хотите! Меня там вообще не было!

Сол был напуган. Когда наконец, молил он, ему позволят выйти отсюда? Но Краули не отвечал.

Сола увели обратно в камеру. Краули предупредил, что допрос — не последний. Принесли еду, но в порыве праведного гнева Сол отказался. Хотелось ли ему есть? Непонятно. Похоже, Сол вообще забыл, что такое голод.

— Мне нужно позвонить! — крикнул Сол, когда шаги мужчин затихли, но никто не вернулся, и больше он не кричал.

Сол лег на кровать и закрыл глаза.

Он чутко улавливал каждый звук, слышал шаги в коридоре задолго до того, как они приближались к двери его камеры. Приглушенные голоса, мужские и женские, становились громче, а потом вновь стихали, удаляясь; где-то далеко вдруг раздался смех, по улице в обе стороны проносились машины, шум моторов проникал сквозь кроны деревьев и толщу стен.

Долгое время Сол лежал и слушал. Разрешат ли ему позвонить? — размышлял он. А кому тогда звонить? Он арестован? Но эти мысли мало его занимали. Большей частью он просто лежал и слушал.

Прошло много времени.

Сол вздрогнул и открыл глаза. Где-то с минуту он не мог понять, что случилось.

Звуки менялись.

Капля за каплей все звуки мира утрачивали глубину.

Шумы остались прежними, но обрели странную бескровную двумерность. Перемена была мгновенной и необратимой. Звуки по-прежнему остались ясными и звонкими, как блуждающее эхо в бассейне, однако теперь они доносились словно ниоткуда.

Сол поднялся, испуганно вздрогнув от громкого скрежета: это сползло с груди грубое тюремное одеяло. Сердце громко стучало. Звуки его тела были такими же, как всегда, чистыми, неподвластными аудио-вампиризму. Но сейчас он слышал их неестественно четко, точно превратился в пустую куклу из папье-маше. Он медленно повертел головой из стороны в сторону, потрогал свои уши.