Читать книгу "Добывайки на реке - Мэри Нортон"

Постепенно, словно из тумана, перед ней стали всплывать отдельные лица: верно, это — тетя Люпи… та, что обнимает ее мать. Тетя Люпи, какая кругленькая и румяная; ее мать, такая тощая и чумазая. Странно, с чего это они обнимаются и плачут, подумала Арриэтта. Они никогда не любили друг друга, кто этого не знает? Хомили считала, Люпи заносчивой, потому что раньше, в большом доме, Люпи жила в гостиной и переодевалась к обеду (Арриэтта слышала, как об этом судачили). А Люпи презирала Хомили за то, что та жила под кухней и неправильно произносила слово «паркет».

А там, конечно, сам дядя Хендрири — этот мужчина с реденькой бородкой, который спрашивает у отца: «Неужто это Арриэтта? Быть того не может!» И отец гордо отвечает: «Она самая, собственной персоной». И эти три мальчика, должно быть, и есть ее двоюродные братцы — имен их она не расслышала. Они выросли, но по-прежнему были все на одно лицо. А эта высокая, худенькая, не то девочка, не то девушка, похожая на фею, что застенчиво стоит со смущенной улыбкой на губах, — она кто? Неужели Эглтина? Да, верно, это она.

Сама комната, обставленная мебелью из кукольного домика самой разной формы, размера и цвета, казалась какой-то ненастоящей. Там были кресла, обитые бархатом и репсом: одни — слишком маленькие, чтобы в них уместиться, другие — слишком большие. Там были высоченные шифоньеры и низкие-пренизкие журнальные столики. Там был игрушечный камин с раскрашенными гипсовыми углями и каминными щипцами, вырезанными вместе с решеткой. Там были два нарисованных окна с резными ламбрекенами и красными атласными занавесями. Из них открывался прекрасный, но также нарисованный вид: из одного — на швейцарские горы, из другого — на лесистое ущелье в Шотландии («Это Эглтина, ее работа, — похвасталась тетя Люпи светским тоном. — Когда достанем еще занавеси, нарисуем третье — с видом на озеро Комо»). Там были торшеры и настольные лампы, отделанные оборками, фестонами и кистями, но Арриэтта заметила, что освещали комнату скромные самодельные свечи, которыми они пользовались у себя дома.

Все выглядело таким чистым и аккуратным, что Арриэтта еще больше сконфузилась. Она кинула быстрый взгляд на мать и отца и чуть было не сгорела со стыда. Они не стирали одежду уже несколько недель и уже несколько дней как не мыли руки и не умывались. У Пода была дыра на колене, волосы Хомили торчали в разные стороны. А пухленькая тетя Люпи любезно просит Хомили снять свои вещи («будь добра, раздевайся») так, словно речь идет о боа из перьев, мантилье и свежевычищенных лайковых перчатках.

И тут Арриэтта услышала утомленный голос матери:

Бедняжка Люпи, — говорила она, — как здесь заставлено… Кто тебе помогает убирать?

И, покачнувшись, Хомили упала в кресло.

Все кинулись ей на помощь — чего она и ожидала. Принесли воды и побрызгали в лицо. У Хендрири на глазах были слезы.

— Молодчина, она так геройски держалась, — пробормотал он, качая головой. — Страшно подумать, что ей пришлось пережить…

Затем Куранты помылись и почистились на скорую руку, остальные быстренько осушили слезы и все уселись за ужин. Ужинали они на кухне, которая была куда скромнее гостиной, зато тут горел настоящий огонь в прекрасной плите, сделанной из большого дверного замка. Угли можно было мешать через замочную скважину, — как красиво она светилась! — а дым (сказали им) через целую систему труб выходил в дымоход.

Длинный белый стол ломился от угощения. Сам он представлял собой накладку от старинного замка, снятого с двери гостиной, — покрытая белой эмалью и разрисованную незабудками медная пластинку, укрепленную на четырех огрызках карандашей, всунутых в отверстия от винтов. Острия грифелей чуть высовывались над поверхностью стола. Один из карандашей был чернильный, и Курантов предупредили, чтобы они не дотрагивались до него, а то вымажут руки.

Какой только еды не было на столе: свежая и консервированная, настоящая и искусственная; пироги, пудинги, варенья и соленья, приготовленные руками Люпи, а также баранья нога и пирожные из гипса, заимствованные в кукольном домике. Там стояли три настоящих стакана, чашки из желудя и два графина зеленого стекла.

Вопросы — ответы, расспросы — рассказы…

У Арриэтты закружилась голова.

— А где Спиллер? — вдруг спросила она.

— Ушел, — неопределенно ответил Хендрири; он нахмурился, и чтобы скрыть неловкость, принялся постукивать по столу оловянной ложкой. («Одной из моей полудюжины, — сердито подумала Хомили. — Интересно, много ли их осталось?»)

— Куда ушел? — спросила Арриэтта.

— Домой, наверно, — ответил Хендрири.

— Но мы же не поблагодарили его! — вскричала Арриэтта. — Спиллер спас нам жизнь.

Хендрири снова повеселел.

— Выпей капельку ежевичного ликера, — предложил он Поду. — Люпи сама его делала. Это нас подбодрит…

— Я — нет, — твердо сказала Хомили, прежде чем Под успел ответить. — К добру это не приведет, мы убедились на собственном опыте.

— Но что Спиллер о нас подумает? — не отступалась Арриэтта, чуть не плача. — Мы даже не поблагодарили его.

Хендрири удивленно взглянул на нее.

— Спиллеру не нужны благодарности. Не волнуйся, все в порядке… — и он похлопал Арриэтту по руке.

— А почему он не остался к ужину?

— Никогда не остается, — сказал Хендрири. — Не любит большую компанию. Приготовит что-нибудь себе сам.

— Где?

— В той плите.

— Но это же так далеко отсюда!

— Для Спиллера такое расстояние — пустяк!.. Он привык. Часть пути проплывает.

— И ведь уже, наверное, темнеет, — горестно продолжала Арриэтта.

— Полно, о Спиллере тревожиться нечего, — сказал ей дядя. — Кончай свой пирог…

Арриэтта опустила глаза на тарелку (из розовой пластмассы, она помнила этот сервиз); у нее почему-то пропал аппетит. Она взглянула на Хендрири.

— А когда он вернется? — спросила она тревожно.

— Он не часто сюда приходит. Раз-два в год — за новой одеждой. Или по специальному поручению Тома.

Арриэтта? задумалась.

— Ему, должно быть, тоскливо одному, — наконец заметила она робко.

— Спиллеру? Нет, я бы этого не сказал. Некоторые добывайки такие с рождения. Одиночки. Иногда они попадаются среди нас. — Он взглянул через комнату — туда, где, выйдя из-за стола, сидела у огня Эглтина. — Эглтина тоже из них… Жаль, но что поделаешь? Им никого не надо — подавай лишь человеков. Прямо с ума по ним сходят, как поглядишь…

Как темно было в этом чужом доме — почти так же темно, как под полом кухни в Фирбэнке, ведь освещали его лишь самодельные восковые свечи, наколотые на острия кнопок (сколько человечьих жилищ вдруг подумала Арриэтта, сгорело из-за беспечности добываек, снующих взад и вперед с горящими свечами в руках). Как ни старалась Люпи навести чистоту, пахло сажей и тянуло из углов прогорклым сыром.