Читать книгу "Том 2. Копья Иерусалима. Реквием по Жилю де Рэ - Жорж Бордонов"

пятно вашей обители. Я опасался поддаться миражу, как это бывало в долинах Святой Земли. Однако передо мной возвышался железный крест с владельческим щитом, на нем был различим лев с разинутой пастью и выпущенными когтями. А как сказал мне виноградарь, деревня называлась Сенпьер-Молеон! Был ли это тот самый лев, о котором он говорил? Тропинка, начинаясь у подножия креста, пересекала лес и поднималась к стенам укрепления. Ночной сумрак охватывал окрестности, туманил мою голову.

Я остановился на перекрестке, не решаясь выбрать дорогу. Отрешенно смотрел я на струйки дыма, подымавшиеся ввысь из труб, на туман, встававший над водой и медленно заволакивавший дорогу и дома. Мне показалось, что деревня уплывает от меня за горизонт. Я побоялся заблудиться. Несмотря на поздний час, лесная тропка выглядела короче и надежнее. Я отправился по ней. Не успел я сделать и нескольких шагов, как услышал голоса, которые, казалось, звали меня. Наверное, я испустил крик, потом все смешалось и потемнело; я видел лишь вспыхивающие, мигающие, кружащие вокруг меня горящие красным светом глаза…

Очнувшись от кошмара, я увидел сову, сидящую на низкой ветке. Она кричала, не сводя с меня глаз. Ее серое, в черную крапинку оперение странно врезалось в мою память. С трудом поднявшись, я нащупал на земле свою палку. Колени мои хрустели, как пучки соломы, но, однако, еще слушались меня. Я почувствовал себя лучше, бодрее. Луна мерцала сквозь сплетение ветвей и отражалась в лужах тропинки, бегущей к зубчатым стенам. Поблескивала кровля башенки. Я был спасен!

3

СЕРЖАНТ ЮРПЕЛЬ

Это было небольшое укрепление с хорошо защищенной шестигранной башней. Двор окружала толстая стена с бойницами и частокол из заточенных бревен. Деревья вокруг на большом расстоянии были срублены. Вдруг совсем рядом с моей шляпой просвистела стрела: приближаясь, я не пытался укрыться, а напротив, выбирал освещенные места. Из-за зубца показалась голова в шлеме:

— Человек, кто ты? Отвечай!

— Пеший паломник, прошу пристанища и пропитанья.

— Откуда ты?

— Из Нанта.

— Куда направляешься?

— В Иерусалим, морским путем. Сейчас я иду в Марсель.

— Значит, ты идешь в Иерусалим?

— Я возвращаюсь туда.

— У тебя меч!

— Я отдам тебе его.

— Как знать.

— Хочешь, я брошу его тебе, перед тем как войду?

— Подожди.

Больше не было слышно ничего, кроме свиста ветра в ветвях. Три сосны, стоявшие поблизости, качали своими мохнатыми кронами, как черными плюмажами. Вдали слышался протяжный вой. Вороны, как видно, следовавшие за мной, с карканьем кружили над головой. Обитатели дома — старик-хозяин, его дети, слуги и солдаты ужинали, сидя за длинным столом. Они припозднились из-за долгой охоты на оленя. Все молча ели, когда Юрпель, сержант маленького гарнизона и доверенное лицо хозяина, заглянул в дверь:

— Хозяин, человек у ворот просит приютить его.

— Кто он?

— При оружии, но в плаще и шляпе пилигрима.

— Куда он идет?

— В Иерусалим. Он обещает бросить меч, если его впустят.

— Отец, — сказал Рено, — не будьте легковерны. Вокруг полно этих негодников. Все они из одной банды, и орудует она как раз в окрестностях Нанта.

— Я знаю. Но этот может оказаться настоящим паломником, заблудившимся в Ландах. Мы не должны оставлять его на съедение волкам. Впусти его, Юрпель. Возьми его оружие и приведи сюда.

Этот диалог, переданный мне впоследствии во всех подробностях, замкнул кольцо судьбы. Я повторяю вам, что все было взвешено, отмерено, сказано во зло и во благо! Быть может, знай я заранее, что за этим последует, я предпочел бы остаться в лесу с волками. Когда я уж потерял надежду на то, что мне откроют дверь, и вознамерился влезть на какой-нибудь дуплистый дуб, собрав для этого свои последние силы, створки ворот вдруг тихо растворились.

— Бери мой меч, по уговору.

Двор был вымощен грубым булыжником. В каком-то сарае лаяли собаки; кудахтали куры, разбуженные шумом наших шагов. Этот дом был не из бедных! Десять свечей горели в красивых кованых канделябрах в форме лилии. В очаге пылал узловатый дубовый сук, отблески пламени плясали по стенам. Слуги хлопотали. Мне понравилось, что хозяин ужинал среди чад и домочадцев, по обычаю стародавних времен. Здесь были земледельцы и дровосеки, подстриженные в кружок; еще кто-то вроде церковного служки с угловатым лицом, тонкими губами и язвительным взглядом; солдаты в кольчугах на волосатой груди, с усами, вымоченными в вине и супе; наконец сам старый хозяин с двумя детьми, Рено и Жанной. У рыцаря Рено было шафранного цвета лицо, серые глаза, молодая бородка, тщательно расчесанные шелковистые волосы. У Жанны я мог разглядеть сперва только лоб, брови и подобные морской воде глаза изменчивого серо-зеленого цвета… Потом — улыбнувшиеся мне пухлые алые губы; потом — невиданный, удивительный ореол волос во всем их юном блеске. Казалось, эти золотые нити сработаны ювелиром — их хотелось потрогать рукой, чтобы узнать, из чего они сделаны.

Место по правую руку от хозяина было свободно: по традиции, оно отводилось нищему, незваному гостю, пришельцу, принять которого здешние люди всегда были рады, видя в нем образ Христа Спасителя. Именно туда меня и усадили. У хозяина был совершенно лысый, блестящий, как яйцо, череп, но на скулах и под носом курчавилась растительность цвета беличьего меха; мясистые щеки выдавали в нем бонвивана. У него были светлые глаза с прожилками на белках. Под холеной кожей рук вздувались синие вены. Во рту недоставало двух зубов. Он спросил:

— Как твое имя?

— Гио, мой господин.

— Откуда ты?

— Сейчас — ниоткуда, если не считать Иерусалима. Там моя земля.

— Я знаю.

— Король Бодуэн послал меня во Французское королевство, чтобы…

— Ты голоден. Подкрепись сперва, потом отдохни. У нас есть время.

Служанка поставила передо мной миску ароматного супа и наполнила вином точеный бокал самшитового дерева. Она улыбалась и, как бы извиняясь, говорила:

— К вашим услугам, добрый странник. Благословите меня!

Как голоден я был! Сидя спиной к очагу, я ощущал, как блаженное тепло охватывает меня после всех дорожных тягот и горестной пропажи коня! Жанна смотрела, как я ем; она перестала улыбаться, лицо ее потемнело: она поняла, она почувствовала мое отчаяние и все тяготы целого дня пути. Рука ее, лежащая на скатерти, чуть дрожала. Ногти ее длинных пальцев напоминали тончайшие раковины, что попадаются в песках Тира среди водорослей и вымытых обломков древесины. Она не сводила с меня глаз. Рено же, видя мой ненасытный голод, покачал головой и отпустил ироничное замечание. Жанна встревожилась, а старый хозяин, как бы извиняясь за молодость своего сына, положил руку на мое плечо. Мне дали сало,