Читать книгу "Дом на солнечной улице - Можган Газирад"

Я положила книгу обратно на полку и осторожно взяла вазу. Я вытащила пробку и понюхала ее содержимое. Ничем особым там не пахло. Я подумала, что в нее идеально было бы запечатать злого ифрита – вроде крылатого создания, которое ака-джун описывал нам накануне. Царь Соломон заточил этого ифрита в сосуде, запечатал, положил в сундук и бросил его в Средиземное море. Тысячу лет спустя бедный рыбак вытащил сундук своей сетью и сломал соломонову печать. Ему выпала неудача освободить ифрита. Неожиданно я услышала пронзительный визг. Неужто ифрит визжал в вазе, пытаясь выбраться? Испугавшись до смерти, я осознала свою страшную ошибку. Что, если в этой кривой вазе сидел ифрит? Я жалела, что не могу прошептать заклинание, которое перенесло бы меня обратно в сад. Я не хотела, чтобы передо мной появился ифрит. Сердце билось, как у бедного рыбака, увидевшего, как дым из сосуда спиралью поднимается в небо. Я была уверена, что в любой момент лишусь жизни. Я засунула пробку обратно в вазу, поставила ее на полку и побежала из комнаты ака-джуна обратно в сад.

Ака-джун подрезал завядшие листья с фигового дерева. Мар-Мар ходила за ним, собирая опавшие спелые смоквы в маленькую корзинку. На ней было хлопковое платье с широким подолом и деревянные сандалии – такие же, как у меня. Прямые черные волосы касались ее пухлых щек, когда она склонялась поднять смокву. Мама́н сделала ей стрижку каре чуть ниже ушей, с челкой, прикрывающей изогнутые черные брови.

Она глупо улыбнулась от удивления, когда увидела меня.

– Почему тебя так долго не было?

Я вцепилась в смоковницу, тяжело дыша и потея.

Ака-джун перестал резать сухую ветку и сказал:

– Где ты была? Почему ты такая бледная?

– Я в порядке, ака-джун.

Когда он снова повернулся к дереву, я прошептала на ухо Мар-Мар:

– В шкафу ака-джуна я видела настоящего ифрита.

– Не может быть! – Она нахмурилась. – Ака-джун разве не велел не подходить к его шкафу?

Она пыталась казаться серьезной, но вместо этого выглядела ужасно смешно в своей пятилетней строгости. Глубокие ямочки появлялись на щеках, стоило ей едва поднять уголки губ. Мне нравился ее медовый голос, даже когда она меня отчитывала. Она всегда напоминала мне о всем том, что мама́н и баба́ велели не делать. Ощущение присутствия ифрита было настолько реальным, что я была уверена – он жил в той вазе. Больше я никогда и близко не подходила к тому шкафу, зная причину, по которой ака-джун не желал, чтобы кто-то приближался к нему в его отсутствие.

Послеобеденное время мы с Мар-Мар провели, съезжая по перилам каменной лестницы в центре дома. Мы играли и бегали по лестнице, наступая на определенные цветы, выплетенные на ковре, который покрывал ступени. Я наступала на синие, а Мар-Мар на алые. Победителю можно было лишний раз съехать по перилам. В тот день я каждый раз проигрывала. Я подозревала, что меня отвлекал ифрит, который сбежал из кривой вазы и преследовал меня.

В ту ночь я не могла уснуть. Ступни болели от того, что я топала по ковровым цветам на лестнице. Я захныкала под тонким одеялом, застывшая и бессильная в руках соломонова ифрита. Он мог красться под тахтами, выжидая, пока все уснут, чтобы поджечь террасу.

– Что такое, Можи? – Ака-джун поерзал на своем матрасе и вытянул руку, чтобы взять книгу.

Я шмыгнула носом и не ответила.

– Ты чего-то испугалась?

– Нет-нет, я не боюсь никаких ифритов. – Я вытерла нос краешком одеяла.

Он улыбнулся и кивнул, будто зная, где прячется ифрит. Он открыл книгу и спросил:

– Где я вчера остановился?

– На том, как ифрит улетел в небо, – сказала я.

– О, я помню… ифрит посмотрел на рыбака и сказал, что тот может выбрать способ, которым умрет. Рыбак ответил:

«Что же я сделал тебе, кроме как освободил из сосуда? За что ты хочешь убить меня?»

«Тысячу лет, – ответил ифрит, – я жил в этом сосуде. В первые сто лет я поклялся, что исполню желания человека, который освободит меня. Но никто не пришел. Прошло еще четыре сотни лет, и я разозлился. Я поклялся себе, что убью того, кто в итоге выпустит меня».

Но рыбак подумал про себя: «У меня есть человеческие мудрость и ум. Я могу перехитрить это злобное создание». Он посмотрел на ифрита и сказал: «Позволь задать вопрос перед тем, как ты заберешь мою жизнь. Как ты поместился в этом маленьком сосуде?»

«Ты сомневаешься в моей силе?»

«Нет. Просто удивляюсь».

«Я покажу тебе».

Ифрит превратился в дым, и клубы затянуло обратно в бутылку. Рыбак тут же заткнул ее и сказал ифриту: «Я брошу тебя обратно в море, построю на берегу хижину и буду каждому рыбаку рассказывать, что в сосуде живет злой ифрит, чтобы никто и никогда не освободил тебя из сосуда».

Ака-джун кинул взгляд на меня и Мар-Мар, проверяя, не уснули ли мы. Он закончил сказку, и я поняла, что он как-то заманил ифрита обратно в кривую вазу. Тот, кто владел красивым домом на Солнечной улице, кто заботился о лозах и смоковницах, также владел мудростью, достаточной, чтобы усмирить мои детские страхи и тревоги. Наконец я могла уснуть. Полная луна подмигивала мне между переплетенными цветами на слоновой кости пологе. Я чувствовала запах жимолости, которая наполняла ночь сладким ароматом своего нектара…

Бадр аль-Будур

Выйди через сад на дорогу, которую ты увидишь перед собой, и пройди по ней расстояние в пятьдесят локтей; ты увидишь там портик с лестницей – около тридцати ступенек – и увидишь, что вверху портика висит зажженный светильник.

«Рассказ про Ала ад-Дина и волшебный светильник»

Зимней ночью 1978-го ака-джун рассказал нам сказку про Ала ад-Дина и волшебный светильник. Азра поставила в гостиной корси – традиционный предмет мебели, который иранцы используют для обогрева зимними ночами. Она накрыла огромным квадратным пледом низенький столик и поставила под него круглую жаровню с горячими углями. Мы собрались вокруг корси и накрыли ноги пледом, чтобы угли грели нас ночью.

Я спрятала под плед голову, когда, рассказывая об Ала ад-Дине, ака-джун упомянул магрибинского колдуна. Я представила, что горящие угольки были драгоценными камнями, которые Ала ад-Дин увидел в глубине пещеры. Ака-джун сказал, что принцессу, в которую влюбился Ала ад-Дин, звали Бадр аль-Будур. Мы с Мар-Мар засмеялись над этим странным именем и спросили, почему рассказчик так смешно назвал принцессу.

– Она была прекрасной