Читать книгу "Лунный камень Сатапура - Суджата Масси"

чируту. Ни один пассажир не ждал появления поезда, но он все равно остановится: положено по расписанию. Адитья предвкушал, как путники выйдут на перрон и заахают при виде высоких безмолвных зеленых гор и водных потоков, сбегающих по их склонам каскадами серебряных слез. Весь этот вздор он уже слышал и раньше.

Рев гудка раздался задолго до того, как черный паровоз, пыхтя, подкатил к платформе. Молодой кондуктор распахнул дверь и выпрыгнул на перрон — и тут же из-за деревьев налетела стайка местных мальчишек, они поспешно обвязывали головы красными платками, чтобы показать, что они лица официальные: кули, одобренные начальником станции.

Хандала пользовалась особой популярностью весной — здесь приятно было отдохнуть от бомбейской жары. В сезон дождей станция делалась недосягаемой. После долгих ливней поезд, которому нужно было преодолевать крутой уклон после узловой станции Нерал, попросту переставал ходить.

Адитья смотрел, как из общего класса суетливо вылез какой-то старичок, следом за ним — двое мужчин и еще какие-то домочадцы.

Кондуктор с нетерпеливым видом стоял у выхода из вагона первого класса. Со ступеньки спрыгнул мальчишка, ловко балансируя на голове небольшим саквояжем. По теплому шоколадному цвету кожи и золотистому геометрическому узору Адитья понял, что это «Луи Виттон», такой багаж любят европейцы и состоятельные индусы.

Адитья вышел из тени, чтобы приглядеться. Предвосхищая появление хозяйки, из вагона высунулась изящная ножка в бежевом кожаном башмачке: индуска в светло-желтом сари, расшитом голубыми и серыми пейслями. Под шелковым сари на незнакомке была надета белая сорочка с кружевной отделкой — женщина показалась ему похожей на богатых парсиек, которых он видел в Пуне[7] на скачках и светских раутах. Вот только вместо хрупкого зонтика в руке она держала коричневый кожаный портфель.

На этот портфель он и уставился, не в силах поверить своим глазам. Видимо, вещь ее мужа, тот сейчас выйдет следом. И мужа-то этого и зовут П. Дж. Мистри, эсквайр — его имя упомянуто в письмах, полученных махарани.

Но больше из поезда никто не вышел.

Женщина, похоже, почувствовала его взгляд, повернулась. Принялась бесцеремонно рассматривать его зеленовато-карими глазами, под которыми кривился нос — парсийский нос, уж в этом-то он не сомневался.

Из Адитьи будто выпустили весь воздух. Мало того что тело ноет после долгого пути, так еще и юрист, которого все ждали, не приехал.

Дама отвернулась и заговорила с кули, который выгрузил ее багаж. Дала ему монетку; какую именно, Адитья не разглядел, но догадался, что больше обычной пайсы, потому что мальчик прижал ее ко лбу и разулыбался, как полный идиот.

Адитья рассеянно гадал, почему эта женщина отправилась на отдых одна. Возможно, ее здесь кто-то встретит; Хандала пользовалась популярностью у европейцев и состоятельных индусов.

Из вагона третьего класса вышел мужчина в обтрепанном коричневом костюме, в руке у него был мешок с клеймом Королевской почты. Он бросил его на платформу.

Точно в тот же миг на разбитой тропе появилась единственная в этих краях почтовая повозка: небольшой деревянный дилижанс, которым управляли двое местных, Пратик и его двенадцатилетний сын Чаран. Вообще-то они с Адитьей дружили, но сейчас он шагнул в сторону — не хотел, чтобы они окликали его по имени.

— Опаздываете! — укорил их начальник станции, причем так громко, что Адитья услышал. — Вас тут не только письма ждут, но еще и мемсагиб.

— Что такое поздно, что такое рано? — добродушно откликнулся Пратик. Он соскочил с козел и от души потянулся, прежде чем взять у начальника станции мешок.

Адитья изумился, увидев, что Чаран подошел к незнакомке. Ее ответа Адитья не расслышал, но Чаран жестами показал, чтобы она следовала за ним. Они дошли до дилижанса, мальчик открыл заднюю дверцу. Адитья со своего наблюдательного пункта видел, как женщина сгорбилась, заглянула внутрь. Похоже, боится.

Но вскоре Адитья понял, что сгорбилась она из чисто практических соображений. Она поставила правую ногу на перекрещенные ладони Чарана — своего рода импровизированную ступеньку. А потом плюхнулась в кузов повозки, прижимая портфель к груди. В момент падения сари ее задралось, Адитья успел разглядеть полоску смуглой кожи над лайковыми башмачками. Захватывающее зрелище — можно преувеличить и побаловать обитателей дворца неподобающей шуткой.

Чаран закрыл заднюю дверцу на щеколду и поспешно уселся на козлы. Адитья смотрел, как мальчуган пристраивается рядом с отцом, зажимает мешок с письмами между голенями.

Пратик хлестнул лошадей, и повозка тронулась.

3. Сатапурский агент

— Мисс Первин Мистри?

Первин открыла глаза и тут же зажмурилась снова, спасаясь от яркого света.

— Добро пожаловать в Сатапур! — жизнерадостно пробасил кто-то по-английски. — Надеюсь, вы себя хорошо чувствуете?

— Да, все в порядке. Видимо, задремала, — сказала Первин, с усилием садясь. Какой у нее, наверное, растрепанный вид — не так она собиралась здесь появиться, особенно перед глазами англичанина, который не мог быть не кем иным, как сатапурским агентом. — Просто мне вас не видно — свет в глаза.

Луч тут же качнулся в сторону.

— Прошу прощения! Я Колин Сандрингем. Пришел проводить вас в дом. В смысле… если вы П. Дж. Мистри, эсквайр.

Первин была озадачена — ведь, по словам сэра Дэвида, агент должен был быть калекой.

— Она самая. Я вам очень признательна, что вы меня встретили. Наверное, было очень тяжело дожидаться в темноте.

— Ну, еще десять минут назад я сидел на веранде. Увидел фонарь и понял, что это почтовый дилижанс. Как жизнь, Пратик? — Последние слова он произнес на маратхи[8], но с английским акцентом.

— Недурно, — ответил почтальон. — Я вам еще и письма привез.

— А который час? — Первин хотелось понять, долго ли она проспала.

— Около половины седьмого, — ответил мистер Сандрингем.

Первин вытянула ноги — расстояние до земли было метр с лишним. Коснувшись почвы, она почувствовала, как подается сырая грязь. С языка едва не сорвалось проклятие на гуджарати, но она его проглотила. Она надела совершенно новенькие бежевые лаковые ботиночки на пуговицах, до середины икры — мама Камелия и невестка Гюльназ накануне помогли ей их купить в Бомбее.

— Очень практично! — радовалась Камелия. — Вся ступня скрыта и даже лодыжка. В таких куда удобнее путешествовать по горам, чем в сандалиях.

— Только не надевай их во дворце! — предупредила Гюльназ. — Английские ботинки с сари не носят. На обеих махарани, скорее всего, будут домашние туфли, расшитые самоцветами. Могу, Первин, тебе одолжить свои, из приданого. Я их почти никогда не ношу.

Первин с тоской припомнила собственное приданое: десятки изысканных шелковых сари, расшитых кашемировых платков, нарядных туфелек — таких же, как и у Гюльназ. Четыре года назад Первин бросила