Читать книгу "Убежище - Жером Лубри"

избегать общения, где можно вкусно поесть или пропустить по стаканчику…

В его привычной холостяцкой жизни наступили внезапные перемены. По утрам он стал тратить больше времени, собираясь на работу. Стоя перед зеркалом в ванной, журналист по-новому, более тщательно разглядывал себя. Арендуемая им крохотная квартирка над магазином тканей стала свидетелем физического перевоплощения своего хозяина. Перед ней предстал тщательно выбритый и причесанный Венсан, распространяющий вокруг себя аромат незнакомого парфюма. Она увидела, как он поет и улыбается без всяких видимых причин.

Грязная одежда, вот уже много дней валявшаяся на полу бесформенной кучей, нашла дорогу к корзине для белья. Пустые бутылки из-под пива, разбросанные по квартире за тот долгий год, когда Венсан перестал приглашать гостей в свою холостяцкую двушку, исчезли, словно это был мираж. Утюг снова вернулся в строй, пылесос также был выдернут из спячки, чтобы засосать в себя крошки чипсов и табака, когда-то забытые на ковре.

В конторе обновленный Венсан не сводил глаз с Сандрины. Делая вид, что печатает текст на машинке или обдумывает очередную фразу текущей статьи, он украдкой наблюдал за этой внезапно свалившейся на него девушкой, вызвавшей настоящее потрясение в его личной жизни. Этим утром, глядя, как она уезжает на ферму Вернста, он признался себе, что по-прежнему очень мало знает о своей коллеге. Вежливый обмен любезностями, разговоры о пустяках… Он до сих пор не осмелился сделать ей предложение из разряда: «Приходи ко мне в гости, мы будем целоваться и займемся любовью на чистом и удобном ковре…» – об этом он так часто фантазировал вечерами, прежде чем уснуть.

Немногое, что он знал о ней, заключалось в нескольких фразах: родилась в Париже, где сложно найти место журналиста. Единственная дочь в семье. Любит одиночество. Широкий кожаный браслет на левом запястье был способом не забывать (о чем? – на этот вопрос она так толком и не ответила). И да, возможно, однажды вечером она согласится выпить с ним по стаканчику после работы.

Все остальное было результатом его внимательного наблюдения: достаточно высокая, рост примерно метр семьдесят; волосы темные, тонкие, подстриженные под каре; лицо угловатое, пропорциональное; глаза зелено-карие, гипнотические; груди, которые угадывались под излюбленными ею толстыми свитерами, были такими же крепкими и круглыми, как самые красивые яблоки Нормандии. Он заметил также еще кое-что – ее губы. Со своего места он часто видел, как они шевелятся, не издавая ни малейшего звука. Сандрина то и дело произносила безмолвные фразы, словно ее мысли не могли оставаться запертыми в ее голове и старались любой ценой выскользнуть через эти молчаливые, едва заметные движения. И каждый раз (то есть довольно часто) этот чувственный танец губ пробуждал в нем желание приблизиться к ним и поцеловать…

– А еще? – опомнился он, осознав, что уставился на губы Сандрины подобно ребенку, застывшему перед витриной со сладостями.

– А еще на грязном поле щиплют траву коровы со свастикой, нарисованной на их шкурах. Полиция считает, что это сделали мальчишки.

– Зато ты никогда бы не увидела такого в Париже!

Эта фраза, похоже, была его любимой присказкой. Он произносил ее, как только появлялся подходящий повод: предстоящая ярмарка домашнего скота, разбитые сельские дороги, обветшалый вид почтового отделения, грубые манеры местных жителей… Конечной целью его мантры было убедить свою новую коллегу никогда не покидать эти места, а точнее, никогда не уезжать от него.

– Это точно… – согласилась она.

– Сандрина?

«Черт, – подумала Сандрина, – сейчас он это сделает. Он пригласит меня выпить по стаканчику, и у меня не будет повода ему отказать. Почему он не понимает, что я хочу остаться одна? Потому что он не может, идиотка. Он же ничего не знает о тебе. По крайней мере, недостаточно, чтобы о чем-то догадаться». Запястье снова обожгло огнем. Как и при виде фашистской свастики. Она незаметно потерлась им об карман джинсов, словно речь шла о простом укусе комара.

– Да?

– Пьер просил тебя зайти, похоже, там что-то серьезное… – сообщил Венсан.

Пьер был их начальником. Это он связался с ней, чтобы предложить ей место. Один из его друзей, работавших в столице, рассказал ему о Сандрине. Пьер не колебался ни секунды, хорошие журналисты были скорее редкостью в их местах.

«Ты пишешь хорошо, но не для здешней публики…».

Именно это она ожидала услышать, усаживаясь напротив Пьера, мужчины пятидесяти лет с кудрявой шевелюрой и очками в позолоченной оправе, выражение лица которого не сулило ничего хорошего. Сандрина уже представила, как возвращается в Париж и снова бегает по городу в поисках работы, пусть даже внештатным журналистом…

– Как дела, Сандрина? – без предисловий спросил Пьер.

В кабинете витал легкий аромат корицы, происхождение которого она не могла определить.

– Хорошо, спасибо.

– Тебе здесь нравится? – поинтересовался он, доставая из ящика стола тарелку с печеньем. – Я знаю, что это не Париж, но мы – серьезная газета, нас очень ценят в регионе. Обычаи, возможно, кажутся тебе странными, почти примитивными, но такая простота в людях порой успокаивает, особенно когда приезжаешь из крупного города.

– Все в порядке, я уже привыкла к луковым ярмаркам и праздникам Святого Иоанна, – призналась Сандрина, даже если глубоко внутри понимала, что это не так. – Но мне понадобится еще несколько лет, чтобы я могла нарядиться крестьянкой и танцевать вокруг священного огня…

– Не будь в этом так уверена! Ты пропустила празднование в этом году, но поверь мне, зрелище того стоило!

Сандрина представила, как ее шеф скидывает свой твидовый пиджак и водолазку и в одной набедренной повязке присоединяется к веренице фальшивых девственниц.

– Угощайся, – предложил он, протягивая ей тарелку, – попробуй это печенье. Вот уже два месяца моя жена считает, что кондитерское дело – это будущее человечества. Каждый день – новый рецепт. У меня уже глюкоза в крови зашкаливает, мне иногда кажется, что я писаю сахарным сиропом.

– Спасибо, но я уже сегодня отведала местных деликатесов у месье Вернста, может быть, позже.

Пьер поставил тарелку, вздохнул, чтобы придать себе смелости, и посмотрел на молодую женщину.

– Сандрина, я… я не знаю, как начать, это несколько щекотливая тема.

Вот он, момент истины. Тот самый временной разрыв, когда рушится настоящее, отправляя нас в прошлое. Видимо, снова придется переезжать. Покинуть одно место, чтобы укрыться в другом. Опять бежать под серым сводом изменчивого неба. Вновь ощущать обжигающие шрамы на запястье. Рассказывать себе старое стихотворение, чтобы хоть как-то забыться.

– Что-то случилось? – спросила Сандрина, догадываясь о том, что будет дальше, поскольку уже слышала это не раз.

«Ты слишком замкнутая. Эта профессия не для тебя. Тебе следует быть более открытой.