Читать книгу "Доверие - Димитр Ганев"

class="p1">— Больно уж ловок этот тип, — задумчиво сказал Игнатов, гася окурок.

— Два раза по шесть месяцев учился, вышколили, — добавил Занин. — А сейчас он действует под руководством очень опытного американского разведчика, майора Грейса…

— Да он с детства такой! — вмешался Пармак. — У тебя на глазах крадет, а ты доказать не можешь! У Балиаговых, помню, увел стадо из загона — как говорится, прямо из-под носа. Перегнал через границу, а утром с ними же по горам ходил, искал. Он у греков ходжой был, в Кавале — корчмарем… С Саиром, вы ведь знаете, господин подпоручик, убили немецкого офицера из-за золота. Немец тоже награбил, конечно, вот они его к праотцам и отправили…

Звонок телефона прервал разговор. Игнатов выслушал кого-то и положил гудящую трубку на аппарат.

— Дождь смыл следы… Поиски продолжаются в районе пятого и шестого постов.

— Господин капитан, завтра у нас сенокос. Людям…

Пармак хотел предложить освободить группу, и Игнатов это понял.

Взглянув на Занина, капитан сказал:

— Не вижу больше смысла держать людей. Отпускай их, Пармак. Но и во время работ пусть каждый помнит свое задание. Наблюдайте за районом. По мере надобности обращайтесь за содействием к пятому посту. Ну, иди… Прости уж нас!

Пармак пожал Игнатову руку и, уже подойдя к двери, приостановился. Обернувшись, сказал, усмехаясь:

— Мы-то, господин капитан, простим друг другу, а вот он, Караосман, не прощает!

Когда Пармак вышел и затопал по лестнице вниз, Игнатов сказал, закуривая новую сигарету:

— Эх, мне бы еще десяток таких, как этот!

— Вы ему верите? — Занин испытующе смотрел на него.

— Безоговорочно!

— А ведь они с Караосманом вместе холостяковали.

— Ну и что? У нас в отряде у одного партизана брат полицаем был.

— Во время фашистской оккупации Беломорья[2], — продолжал подпоручик, — Караосман открыл корчму в Кавале. В это время брат Пармака, Тахир, участвовал в работе боевой ремсистской[3] группы, поджигавшей склады бензина. Случился провал. Тахир находит Караосмана, и тот его укрывает! Однако вечером, подождав, пока Тахир уснет, связал ему руки и передал немцам. Через неделю фашисты расстреляли парня. Так что на Караосмана надо смотреть не просто как на какого-нибудь контрабандиста или уголовника, но и как на лютого врага нашей новой власти. Не случайно майор Грейс именно его выбрал среди прочих изменников — видно, задумал сделать из него первоклассного шпиона.

— Насчет Караосмана — ясно. Но мне непонятно, что же, в сущности, делал там в это время Тахир.

— Да был обыкновенным солдатом, рядовым болгарских оккупационных войск в Кавале.

— Да-а… Эта история заставляет меня еще больше верить Пармаку.

— Мне тоже хотелось бы ему верить…

— Передайте Стефанову, чтоб отпустил по домам группу содействия. Но спать пусть ложатся одетые!

Оставшись один, Игнатов долго стоял в задумчивости, потом подошел к карте, закрытой занавеской, нервно отдернул прозрачное полотно и всмотрелся в едва различимые топографические знаки, специальные обозначения. «Какую же тропинку выбрал нынче Караосман? Попытается уйти или же затаится где-нибудь на день-два и снова появится на сцене? Если бы года два назад на Балканах кто-нибудь сказал мне, что после победы я не землю пахать буду на гигантском тракторе, не в университете учиться, а гоняться за шпионами и диверсантами, я бы его за сумасшедшего принял. А сейчас вот только этим и занимаюсь!» — думал Игнатов, чувствуя, что хотя глаза его еще смотрят, но сам он уже спит, с трудом держась на ногах. Задернув на карте занавеску, Игнатов лег на диван и тут же уснул.

4

К рассвету, так и не встретившись с Саиром, Караосман достиг восточной окраины Краснова, обошел село с юга и пробрался по узенькой улочке к старой постройке во дворе лесничества. Оглянулся — никто не следил за ним — и спустился в погреб.

Когда-то в этом строении, походившем на угольный склад, дубили кожи, но с тех пор как пограничный участок переместился в Красново, военные перестроили его под жилье и поместили там ведающего провиантом урядника Рашко Славеева. Он был сыном сельского бедняка, пьяницы, в юности работал в швейных мастерских, но, поняв, что портного из него не выйдет, поступил на военную службу. Поначалу и она шла плохо, однако у Славеева обнаружился талант, укрепивший его положение: он хорошо играл на кавале[4] и пел народные песни. Как-то на новогоднем торжестве Славеев поиграл, попел офицерам и их семьям. И понравился. С того времени Славеев пошел в гору, сравнительно быстро получил чин фельдфебеля и специализировался по хозяйственной части. В конце второго года службы женился на дочери мелкого торговца. Она была гораздо моложе его, очень кокетлива и скоро к нему охладела. Славеев тяжело переживал неудачный брак.

Позже он поступил на службу в жандармерию. Восемь месяцев преследовал партизан и пытал членов их семей, но события на Восточном фронте заставили Славеева подумать о будущем, и он отправился за границу. Там и застал его день победы революции 9 Сентября.

В новых условиях Славеев был уже ее фельдфебелем, а урядником. Звание изменилось, но сам он, сколько ни пытался переломить себя, остался прежним. Единственным утешением стала для него корчма Кирима — Рашко садился там за один и тот же столик у прилавка, пил мастику и, когда «доходил до кондиции», принимался долго рассказывать о каком-то художнике, который рисовал портрет его жены, а потом и вовсе переселился к ним, и она в него влюбилась. Этот рассказ Славеев обычно начинал угрозами, а заканчивал печальной фракийской песней:

Проданка, белая, красивая,

Проданка, молодая жена!

Скоро ты меня, любимая, полюбила

И еще скорее — разлюбила…

Чуть только Рашко начинал свой рассказ о художнике, люди в корчме окружали его плотным кольцом: знали, что скоро последуют песни. А пел он чертовски хорошо: голос был сильный, звучный, каждое слово растягивая, весь отдаваясь пению. И в глазах слушателей нередко стояли слезы. Командир раза два наказывал Рашко за то, что являлся в строй нетрезвым, но тому, сколько ни зарекался, не хватало воли расстаться с корчмой.

Как-то вечером Славеев, снова подвыпив, вернулся домой и уже собирался лечь спать, когда услышал стук в дверь. Открыв, удивился, увидев женщину. Откинув чадру, она улыбнулась, и он узнал молодую вдову, которая несколько раз являлась к нему на службу и говорила, что хотела бы устроиться работать в подразделении. Время было позднее, село уже спало, и Славеев не осмелился — неудобно ему было — пригласить ее войти. Он сказал, чтобы завтра она пришла к командиру: тот, мол, сам даст ей ответ. Однако Айша,